Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Проза Владимира Корнилова так же значима, как и его стихи. Повести «Без рук, без ног», «Демобилизация», «Псих ненормальный» — это обнаженная правда о войне и послевоенной действительности, о трудном созревании души человека.
отрывок из произведения:
...Инга Рысакова по аспирантской вольности могла подниматься в любой час, но обычно вставала без четверти семь, словно все еще была студенткой. Отец, Антон Николаевич, скром-ный институтский преподаватель начертательной геометрии, любил завтракать в кругу семьи. Потом все расходились, дома оставалась одна Ингина бабка, точнее незамужняя тетка отца, и до вечера домашние не видели друг друга.
Утром семья пила кофе, которое покупалось в зернах и мололось на домашней, инкрусти-рованной медью ручной кофемолке. Иногда, по-стариковски расчувствовавшись, отец философ-ствовал:
— И почему это древние назвали вино напитком богов?! Нет, ошиблись греки. Если что и напиток богов, то как раз кофе. Правда, дочка?
— Угу, — кивала Инга. Она любила отца и не раздражалась.
Это была тихая незаметная беспартийная семья, каким-то чудом сохранившаяся в перипети-ях войн и социальных катаклизмов. Когда-то, а точнее первого марта восемьдесят первого года, один ее боковой предок (двоюродный брат бабки Вавы) в незрелом возрасте швырнул бомбу в царские сани, и этот поступок настолько отвратил последующие поколения от всякой обществе-нной мысли и борьбы, что даже поступление семнадцатилетней дочери на филфак представ-лялось Рысаковым чуть ли не революционным заговором.
— Наука! Только одна наука. В крайнем случае музыка, — восклицал отец за полгода до постановления ЦК «Об опере «Великая дружба». Но на беду у Инги не было решительно никаких способностей ни к музыке, ни к точным предметам.
— Что ж, я это предвидел, — шептал матери отец в прошлом году, когда Инга неожиданно для себя и для них расписалась с мужчиной, который был старше ее на целых десять лет. И это по паспорту. С виду же Георгию Ильичу можно было дать все полсотни.
— Я предвидел, предполагал... — повторял Антон Николаевич, хотя в 47-м году филфак Университета казался ему не вертепом разврата, а только кузницей революции.
— Успокойся, Тошка. Все обойдется, — успокаивала его жена.
— Я предполагал, ах, как я все это предполагал, — шептал Антон Николаевич, чтобы не услышала в соседней комнате дочь. По врожденной деликатности он ей ничего не мог сказать. Она была совершеннолетней даже по английским законам. Он грустно и нежно поздравил дочь с законным браком и чрезвычайно обрадовался, когда через несколько месяцев Инга вернулась домой.
Дочка держалась молодцом. По-видимому, неудачный брак ее не сломал. Развод еще не оформили, но Георгий Ильич (незадачливый супруг) иногда звонил, как, впрочем, звонили и другие знакомые. Инга была весела, много работала и даже — что так нечасто среди аспирантов — собиралась защититься раньше срока. Антон Николаевич был счастлив.
— Да, действительно обошлось, — шептал он ночью жене. — Девочка оказалась стойкой. Что ни говори, хорошая кровь и хорошее воспитание не могут не сказаться. Но я бы поторопил-ся с оформлением этого неприятного документа...
— Ничего, Тошка. Не торопись, — утешала жена.
В год великого перелома, когда в Москве вдруг стали исчезать продукты и интеллигенты, когда без того зябковатая жизнь беззащитных служащих стала вовсе сирой и неуютной, в тот год каким-то совершенно непостижимым чудом они нашли друг друга и стали друг для друга прибе-жищем, пристанью, опорой, выходом из отчаянья и аккумулятором силы. Татьяне Федоровне было уже за тридцать и знакомый врач, чрезвычайно интеллигентный человек (он повесился в прошлом году во время гонения на врачей), советовал не заводить детей. Но она с безоглядной храбростью не послушалась эскулапа и родила Ингу. Теперь Татьяне Федоровне было под шестьдесят. Она прихварывала, но преподавала в музыкальной школе, правда, уже отказавшись от частных уроков.
— Не торопись, Тошка, — отвечала мужу. — Так... она с нами... А с чистым паспортом опять с кем-нибудь сочетается...
— Да, ты права, — как всегда, соглашался отец.
В семье был чуть ли не суеверный страх перед всякого рода бумагами, документами, гербовыми печатями и пр. Получение какой-либо справки, даже из домоуправления — было предметом отчаянных мук, долгих споров, волнений и поводом для приема капель Зеленина. Словом, это была семья, уцелевшая благодаря своей незаметности и не распавшаяся благодаря слабости каждого ее члена. В одиночку никто бы из Рысаковых не выстоял.
— Родить им, что ли, внука? — подумывала иногда Инга, глядя на милых, несколько жал-ких и страшно дорогих ей старичков. — Вот развяжусь с аспирантурой и подсуну им ребеночка вместо себя. Тогда хоть свободней стану.
Впрочем, тиранили ее не они, а их деликатность.
— Сегодня девочка в отличном настроении, — улыбалась незамужняя тетка, когда Инга, умытая и причесанная, в юбке и вязаной кофте, вошла в родительскую комнату. Незамужней тетке было за восемьдесят, но она еще была бодра. — Что это у тебя за чтение было в третьем часу, а потом гимнастика? Ты закончила свою главу?
— Если бы... — вздохнула Инга, понимая, что нельзя обделять стариков крохами информа-ции. Она чувствовала, что слух у них постоянно напряжен, как у охотничьих собак.
— Нет, это чужой реферат. Но очень хороший. О месте последней личности...
— ... в истории? — подхватил Антон Николаевич. — Что-нибудь плехановское?..
— Нет, совсем другое, — улыбнулась Инга. — Так. Взгляд и нечто... Один захолустный офицер.
— Не люблю военных, — фыркнула бабка.
— Нет, не скажите. Случаются любопытные экземпляры, — заступился отец за незнакомо-го ему Курчева.
— Этот любопытный, — кивнула Инга, прихлебывая кофе.
«А что — взять и выйти отсюда замуж в какую-нибудь закрытую секретную часть. Захотят они приехать, а пропуска им не выпишут. А?» — и не удержавшись, она засмеялась.
— Не расплескай кофе, — сказала бабка Вава. — Ты сегодня, я вижу, в отличном духе.
— Она всегда такая. Правда, девочка, — погладила дочь Татьяна Федоровна.
— Всегда и везде, маман. Все у меня прекрасно и удивительно. Лет до ста и так далее и обязательное равнение на маман. Сегодня кофе само совершенство! — кивнула отцу. — Чего они от меня хотят, папа?
— Уймитесь, женщины, — тотчас откликнулся отец. — Как, Ингуша, эта работа в пределах досягаемости?
— Да, пожалуйста. У меня на столике. Целых два экземпляра. Но это не по теме. К Ребекке Шарп отношения не имеет.
— Привет, — поднялась, потому что зазвонил телефон. — Скажите, что уже ушла.
— Люди утром звонят по делу, — проворчала тетка и сняла трубку. — Ингу Антоновну? Пожалуйста.
— Ну и Вава... — покачала Инга головой. — Да, — сказала в трубку. — Доброе утро, Алексей Васильевич. — Зная, что ее слышит вся семья, она держалась подчеркнуто безразлично. — Да. Уже выхожу. Да, в библиотеке. Как всегда до вечера. Пожалуйста.