Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Борис Гедальевич Штерн — один из ведущих русскоязычных писателей, работавших в области литературной фантастики.
Родился в Киеве в 1947. Окончил филологический факультет Одесского университета. Первая публикация – рассказ «Психоз» (1965). Работал художником в кинотеатре, помогал добывать нефть в Сургуте и Нижневартовске, занимался журналистикой. В 80-х годах сотрудничал с журналом «Химия и жизнь», публиковавшем тогда социальную фантастическую прозу. Посвятил журналу и его первому главному редактору академику И.Петрянову-Соколову одну лучших своих повестей «Записки динозавра». В 1994 году на Евроконе в г.Тимишоаре (Румыния) ему было присуждено звание «Лучший писатель-фантаст Европы». Лауреат множества литературных премий: «Великое Кольцо» 1987 г., «Старт» 1989 г., «Странник» 1995 г., «Бронзовая улитка» 1995 и 1997 гг. При жизни издал шесть книг. Первая книжка «Чья планета?» вышла в свет в 1987 г. – в год сорокалетия, последняя «Эфиоп» в 1997 г. – в пятьдесят. Борис Штерн был одним из лидеров нового русского литературного поколения, заявившего о себе в первые годы перестройки. Умер в Киеве скоропостижно и неожиданно, в ноябре 1998-го.
Остросюжетная фантастическая повесть «Записки динозавра», повествование в которой ведется от имени главного редактора научно — популярного журнала, получившего в результате сделки с дьяволом способность к бессмертию.
отрывок из произведения:
...Я очень стар. Недавно мне исполнилось девяносто с гаком лет. Гак большой — до ста мне рукой подать. У меня сильнейший склероз, но я еще могу спуститься без лифта с третьего этажа и пешком пройтись по заснеженному проспекту к редакции «Науки и мысли». Несмотря на свою невеселую фамилию, сам себе я не кажусь человеком мрачным, хотя только что какой-то старикашка помоложе в старомодном каракулевом пирожке испуганно сказал: «Извините, Юрий Васильевич…» — и поспешно уступил мне дорогу.
Наверно, по утрам я пугаю людей. Наверно, со стороны я похож на вымирающую мезозойскую рептилию, которой очень не хочется вымирать. Это действует утренний склероз. Он у меня именно утренний — всю жизнь я работал по ночам, и сейчас, в отличие от других стариков, мне по утрам хочется спать, спать, спать, как школьнику. Я сплю на ходу. Утром меня не трожь. Извинения не принимаются. Извинился — гуляй. А в том, что незнакомый старикашка знает мое имя-отчество, нет ничего странного — меня здесь все знают. Я известный фрукт.
Сегодня с утра ко мне от внучки прицепился мотивчик известной песенки. Я напеваю ее, слегка изменив одно слово: «Дедушка плачет, шарик улетел…», а мой черный списанный «ЗИМ» едет рядом со мной на такой малой скорости, что худющие вороны, что-то там клюющие на льду, даже ленятся взлететь, а степенно отходят, уступая нам дорогу. Наконец шофер не выдерживает этой тягомотины, открывает дверцу и укоризненно говорит мне, как ребенку:
— Юрий Васильевич, вам же не туда…
Эта сцена повторяется каждое утро на бис воронам — я забываю, куда собрался идти, хотя вечером перед сном внучка вкладывает мне в нагрудный карман «склерозную записку» с программой на день: «Дед, тебе надо сделать то-то и то-то». Этот листок торчит из кармана, как носовой платочек, но по утрам я забываю в него заглянуть, а к вечеру склероз отпускает, и записка уже не нужна.
— Юрий Васильевич, вам же не туда!
Мог бы не повторять, я уже сам вспомнил, что мне не туда. Разворачиваюсь, как корова на льду, и, стуча тростью, отправляюсь в обратную сторону, в длительное путешествие за три квартала, в учреждение без вывески — хорошо, что дорога туда посыпана песочком...
...Я очень стар. Недавно мне исполнилось девяносто с гаком лет. Гак большой — до ста мне рукой подать. У меня сильнейший склероз, но я еще могу спуститься без лифта с третьего этажа и пешком пройтись по заснеженному проспекту к редакции «Науки и мысли». Несмотря на свою невеселую фамилию, сам себе я не кажусь человеком мрачным, хотя только что какой-то старикашка помоложе в старомодном каракулевом пирожке испуганно сказал: «Извините, Юрий Васильевич…» — и поспешно уступил мне дорогу.
