Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Датский романист Йоханнес Вильгельм Йенсен родился в городе Фарсе в Химмерланде, на севере Ютландии, в семье ветеринара Ганса Йенсена и Марии (Кирстин) Йенсен. Широкий кругозор отца, его интерес к естественным наукам, истории, антропологии и другим предметам передался Йоханнесу, который в детстве очень много читал. Живя в уединенном, открытом ветрам Химмерланде, Йенсен с ранних лет полюбил природу, интересовался жизнью датских крестьян. До 11-летнего возраста Йоханнеса учила мать, потом в течение двух лет мальчик посещал местную школу, после чего брал частные уроки, готовясь к поступлению в Виборгскую кафедральную школу (1890).
Проучившись три года в Виборге, Йенсен поступает в Копенгагенский университет, где изучает медицину и естественные науки, однако больше интересуется литературой.
В студенческие годы Йенсен зарабатывает на жизнь, сочиняя детективные романы, печатавшиеся серийными выпусками под псевдонимом Ивар Люкке. В это же время начинающий писатель работает над романом «Датчане» («Danskere», 1896) и на вырученные за книгу деньги в том же году совершает короткую поездку в Соединенные Штаты, которые потрясли его уровнем жизни, развитием технологии и явились идеалом идущей по пути прогресса нации. Особый интерес у Йенсена вызвала жизнь в Америке датских эмигрантов, и, вернувшись в Копенгаген, он пишет «Эйнар Элькер» («Einar Elkoer», 1897), психологический навеянный автобиографическими мотивами роман о молодом человеке, тщетно стремящемся к любви и новой жизни. Роман получил хорошую прессу, однако в дальнейшем Йенсен отходит от автобиографичности, явившейся основой его ранних книг.
Ободренный литературным успехом, Йенсен в 1898 г. бросает медицину и становится корреспондентом датской газеты «Политика» («Politiken»), по заданию которой едет в Испанию освещать испано-американскую войну. Затем в течение нескольких месяцев Йенсен находится на военной службе, после чего едет в Париж, а в 1902...1903 гг. совершает кругосветное путешествие; все это время он продолжает писать книги и статьи в «Политику». После женитьбы на Эльзе Марии Улрик (1904) Йенсен живет с семьей (жена и трое сыновей) в Копенгагене.
В 1944 г. Йенсену была присуждена Нобелевская премия по литературе «за редкую силу и богатство поэтического воображения в сочетании с интеллектуальной любознательностью и самобытностью творческого стиля». Из-за войны традиционная церемония вручения была отменена, однако в Нью-Йорке на средства Американо-скандинавского фонда был дан торжественный завтрак.
Умер писатель в Копенгагене в 1950 г.
Йенсен завоевал репутацию ведущего представителя датской натуралистической литературы. С большим энтузиазмом отзывается о Йенсене один из его биографов Марион Нильсен. «Немного найдется писателей, – пишет Нильсен, – которые бы так глубоко и с таким искусством проникли в прошлое своего народа и показали взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего... Быть может, ни один писатель не уловил очарования датской природы так, как он».
Многие из сегодняшних специалистов по скандинавской литературе высоко ценят Йенсена. Так, в 1980 г. американский ученый датского происхождения Свен Росселл писал: «Произведения Йенсена имеют огромное значение для европейской литературы. В его книгах современность соединяется с вечностью в мифическом видении».
отрывок из произведения:
...А возле старой женщины, приткнувшись головой к ее локтю, стояла корова с отвисшим брюхом; широко расставив ноги, она жевала жвачку. Все же это была стоящая скотина, хоть и старая, но с выхоленной шкурой и очень ухоженная. Правда, зад у нее был чуть костлявый, да и ребра торчали, и все-таки это была добрая скотинка. Вымя ее распирало от молока, а колец на красивых черно-белых рогах было не слишком много. Уставившись влажными глазами в одну точку, она двигала лишь нижней челюстью, пережевывая корм и перегоняя его во рту слева направо. Наконец, проглотив жвачку, она повернула голову и огляделась. Немного передохнув, она отрыгнула жвачку обратно в рот. С огромной морды коровы стекала слюна, а когда она переводила дыхание, в брюхе ее раздавалось урчание, напоминавшее приглушенный звук органа. Корова была здоровая, полная жизни. Она уже вошла в года и пережила все, что корове на роду написано: она приносила телят, так ни разу и не получив дозволения полюбоваться на них и облизать, а потом снова поглощала корм и щедро давала молоко. Вот и сейчас она пережевывала свою жвачку так же усердно, как делала бы это в любом другом месте, и медленно, замысловатыми движениями кончика хвоста отгоняла мух. На одном из рогов висела привязь, тщательно свернутая в кольцо. Ведь корова была смирная, и хозяйка знала, что ее животина не станет ошалело носиться по ярмарке и ни на шаг не отойдет от нее. Деревянные кляпцы были старые и истертые, без малейшего следа железа, деревянных палочек тоже не было. Да и какая нужда держать эту корову в узде!
Кстати сказать, веревка была новая в тот день, а не та старая, тонкая и длинная, которую надевали на нее, когда пасли на выгоне. Старуха Ане хотела, чтобы ее корова выглядела как можно лучше.
Это была стоящая корова, годная на убой, и потому прошло совсем немного времени, как к ней подошел какой-то человек. Он долго и пристально смотрел на нее, а потом грубо запустил кончики пальцев в ее шерсть. Такое оскорбление тем не менее ничуть не рассердило животное...
...А возле старой женщины, приткнувшись головой к ее локтю, стояла корова с отвисшим брюхом; широко расставив ноги, она жевала жвачку. Все же это была стоящая скотина, хоть и старая, но с выхоленной шкурой и очень ухоженная. Правда, зад у нее был чуть костлявый, да и ребра торчали, и все-таки это была добрая скотинка. Вымя ее распирало от молока, а колец на красивых черно-белых рогах было не слишком много. Уставившись влажными глазами в одну точку, она двигала лишь нижней челюстью, пережевывая корм и перегоняя его во рту слева направо. Наконец, проглотив жвачку, она повернула голову и огляделась. Немного передохнув, она отрыгнула жвачку обратно в рот. С огромной морды коровы стекала слюна, а когда она переводила дыхание, в брюхе ее раздавалось урчание, напоминавшее приглушенный звук органа. Корова была здоровая, полная жизни. Она уже вошла в года и пережила все, что корове на роду написано: она приносила телят, так ни разу и не получив дозволения полюбоваться на них и облизать, а потом снова поглощала корм и щедро давала молоко. Вот и сейчас она пережевывала свою жвачку так же усердно, как делала бы это в любом другом месте, и медленно, замысловатыми движениями кончика хвоста отгоняла мух. На одном из рогов висела привязь, тщательно свернутая в кольцо. Ведь корова была смирная, и хозяйка знала, что ее животина не станет ошалело носиться по ярмарке и ни на шаг не отойдет от нее. Деревянные кляпцы были старые и истертые, без малейшего следа железа, деревянных палочек тоже не было. Да и какая нужда держать эту корову в узде!
