Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Родился в Париже в 1923 г. Детство провел в Бретани, посвящая все свободное время путешествиям под парусами вдоль побережья.Во время Второй мировой войны стал участником французского Сопротивления, был схвачен гестапо и заключен в концлагерь. В то время ему было всего двадцать лет. Пробыл полтора года в Бухенвальде и Маутхаузене, в 1945 г. был освобожден. Во время заключения испытал глубокие переживания.Не ощущая «никакой реальности» во всем, что окружало его в послевоенной жизни, не видя никакого смысла ни в семье, ни в работе, ни в карьере, ни в бизнесе, он отправляется в путешествие: сначала в Египет, а затем в Индию, где он впервые увидел Шри Ауробиндо, но не остался в его ашраме. Он уезжает в Южную Америку, проводит целый год в джунглях в Гвиане, затем отправляется в Бразилию, а оттуда — в Африку. В 1953 г. он вернулся в Индию и стал нищенствующим саньясином (бродячим монахом), практикующим тантризм.
Встреча с Матерью, сотрудницей Шри Ауробиндо, в корне изменила его жизнь. Он полностью отдает себя служению Матери. Шри Ауробиндо он посвящает свою первую работу — «Шри Ауробиндо, или Путешествие сознания», а затем и вторую книгу, написанную в том же духе, — «На пути к сверхчеловечеству».
В течение девятнадцати лет он находился рядом с Матерью (это она дала ему имя Сатпрем, т.е. «тот, кто умеет истинно любить«), став ее доверенным лицом и свидетелем личных бесед, им записанных (впоследствии из них был составлен интереснейший документ в 13-ти томах — «Агенда Матери. Хроника супраментального воздействия на Землю»). Длительное общение с ней дало толчок к написанию трилогии о Матери (1. «Божественный материализм«; 2. «Новый вид»; 3. Мутация смерти»), затем художественной повести «Гринго», действие которой разворачивается в джунглях, и, наконец, последней работы «Разум клеток», в которой представлена суть открытия Матери: изменение генетической программы и иное, новое видение смерти.
отрывок из произведения:
...Он был белым. Его звали Нил. Он шарил по своим карманам; глядел направо и налево, не зная на чём остановить взгляд, как слепой или обезьяна. Она была здешней; она была прекрасна и печальна, она была одета в белое сари и не отрываясь смотрела на него.
— Ты действительно идёшь?
Она подняла руку ко лбу, будто за тем, чтобы откинуть локон; золотой браслет сверкнул на её запястье.
— Завтра утром, это решено. Я оставил свой багаж там.
Он вновь начал шарить по своим карманам.
Теперь, на главной улице времени, я вошёл в этого человека; я ещё раз вошёл в эту же роль, забыв о прежних жестах и том, что однажды был любим, забыв старые слова о добре и зле; лишь горя/ маленьким беспокойным пламенем, возможно, всегда тем же самым, притянутым тысячами утерянных воспоминаний – жаждущим, всегда жаждущим: я всегда испытываю жажду, это всё что во мне осталось — память об огне. Давайте сориентируемся – где мы находимся?… Это просто. В любом месте этого мира, в любой точке древней истории я могу остановиться и сказать: «Не то, это не то» – это всегда не то. Нет, я не там и я никогда там не был; это всегда почти, всегда рядом, и я живу так, будто собираюсь найти там себя, однажды, прямо посреди неопровержимой катастрофы. И возможно, я буду нуждаться в этих ролях – прямо там, вот там, есть брат света, и я иду к нему, я иду домой, и я иду для того, чтобы наконец-то найти себя в своей подлинной коже.
Тогда это будет абсолютно то. Больше не надо ориентироваться; повсюду я буду там.
Девяносто семь фунтов на палубе; вряд ли три фунта с небольшим изменят отложенное на потом. Только что это значит? Это всегда та же самая вещь.
— Поторапливайся, пойдём.
Они растворились в толпе, среди тюков с хлопком и розоватой керамикой, расходясь и сходясь вновь, быстро двигаясь в беспорядке среди корзин с манго, прожорливых коз, розовых и жёлтых бутылок с лимонадом на переносных лотках.
— Но почему ты так торопишься? У тебя есть ещё время до завтра. Куда ты несёшься?
Я остановился. Я глядел в глубину этих глаз в течение одной секунды; в эту секунду я погрузился в целую жизнь и увидел множество глаз, но в них никогда не было взгляда, которого я искал. И я всё ещё иду. Я поменял человека, я поменял жизнь и вновь обнаружил себя на той же улице, как будто я делал эту работу в двадцатый раз.
— Нил, пожалуйста…
Капельки пота появились на лбу Мохини. В этом почти неподвижном лице была такая красота: эмоции вряд ли помешали бы этому; как будто она должна была путешествовать сквозь столетия для того, чтобы пробиться в эти две маленькие бронзовые вены. Я смотрел на неё, на розовые тыквы, ворон, башню храма. Я вновь был захвачен этим абсурдным головокружением — уходить, зачем уходить? Весь этот мир двигался и поднимался, жестикулировал – миллионы бесцельных жестов. Эта толща времени похожа на занавес из морских водорослей, почему? Как будто можно схватить, понять себя только в страдании – без драмы было бы нечего больше понимать.
— Послушай Нил, ты хорошо спланировал свою глупость. Что касается меня, то я подготовила немного счастья: один день счастья. Только один день, я прошу у тебя один день. После этого делай что хочешь.
Что за ловушку она придумала на этот раз? Они все устраивают ловушки для того, чтобы поймать тебя и сожрать на досуге. Я не хочу быть пойманным. Никем и ничем. Я хочу быть свободным. Меня зовут Нил = ни для чьих карманов.
Но мне тоже хотелось бы сидеть здесь, подобно безумному ребёнку, и позволить всему течь сквозь пальцы, и больше нечего будет хотеть. Иногда двери открываются в необыкновенную сладость, где ты уже ничем не являешься, потому что больше ничего не хочешь. Мне хорошо известно это головокружение и я знаю, что его час приближается.
— Я прошу у тебя один день, только один день.
Мохини стояла прямо как статуя, посреди розовой керамики на вымощенном мозаикой полу храма. Ребенок играл с морской ракушкой. Я всё ещё вижу это место, оно так долго преследует меня. До сих пор можно ощущать аромат гирлянд жасмина на подносе для приношений.
— Послушай, я знаю один остров…
Они нападали как мухи, крепко цепляясь за мою белую кожу – проклятую кожу больного человека! Повсюду эта белая стигма, ярлык иноземца; неужели мы никогда не сможем слиться и смешаться как воздух в ветре! Мохини открыла свой кошелёк и начала раздавать мелочь среди этого гама.
— Всё, уходим. Уходим.
Они цеплялись за мои ноги. Внезапно, разъярившись, я развернулся, с желанием как следует ударить.
— О, чужеземец…
Передо мной стоял человек в одежде цвета пламени и смотрел на меня. В течении секунды он молчал, держа в руках нищенскую тарелку. Я возненавидел его мгновенно: в этом взгляде была улыбка…. Даже не улыбка, огромное изумление, собирающийся взорваться смех. Но ничего не взорвалось, смех был пойман светом его глаз.
— О, чужестранец, ты вернулся!
Я был совершенно ошеломлён. Затем совершенно другим голосом, почти нейтральным тоном, как будто декламируя, он сказал:
— Три раза ты приходил, три раза ты убивал...
И прежде, чем я успел сказать хоть слово, он исчез...