Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Родилась на Урале, в детский сад определили на Украине, в школу пошла в Кемерово, семь классов окончила в Туле, а аттестат зрелости получила в Прокопьевске в Кузбассе. Отец был шахтостроителем, и семья моталась по стране. По образованию инженер по строительству портов и гидросооружений, по душевной склонности — литератор и историк, что не помешало кончить аспирантуру, а потом 17 лет преподавать сантехнику в московском строительном техникуме в Кожухово.
Писать стала поздно. И начала с романа для своих сыновей — веселого, приключенческого, исторического. Так появились первые «Гардемарины».
Последующий роман также из жизни XVIII века назывался «Кладоискатели». В 1999 г. вышел обзор по русской истории :«История России. Женский взгляд». Продолжает и дальше писать книжки — в этом смысл существования. Сейчас живет в г. Троицке Московской области, раньше наш городок назывался научным.
отрывок из произведения:
...Мой бывший муж говорил когда-то, что сложнее всего на свете писать деревья, делать, скажем, «портрет дуба». Люди похожи, лицо — оно лицо и есть, два глаза, два уха, а дерево — каждое отдельно, и у каждого свои морщины на стволе, свой сложный рисунок ветвей, шевеление листьев или шорох хвои. Я ни в чем не согласна с моим бывшим мужем, но в этих рассуждениях чтото есть...
Человек о котором я хочу рассказать, мой случайный утренний попутчик, высоченный, невозмутимый был тоже совершенно отдельным, наверное поэтому я и вспомнила про дубы и ясени. «Дерево на ветру» — образ, который может родится где угодно, только не в метро в час пик. На всех лицах озабоченность, глаза острые, руки цепкие, и даже обладатели сидячих мест, на вид безмятежные, оснащены все тем же пружинным свойством. Как будильник в темноте, они до времени дремлют, но стоит приблизиться к нужной станции, тут же вскакивают и начинают с истовостью тонущего работать руками, ногами, локтями, чтобы потом со стремительностью бутылочной пробки выстрелить из вагона.
А этот — огромный, выше всех на голову, был настолько погружен в себя, что явно не замечал турбулентного людского потока. Его толкали, ругали, а он стоял, как в землю вросший, держался за верхнюю перекладину и без малейшего раздражения поводил плечами, помогая кому-то пробраться к выходу.Ну ладно, в землю вросший — дерево, это понятно, но почему «на ветру»? Лицо его — смуглое, с шершавыми подбородком и глубокими складками от крыльев носа, словом, хорошо за сорок, только на первый взгляд было безучастным. Он, казалось, без всякого выражения смотрел в темное стекло, и все-таки в нем что-то тихо шелестело, вздрагивали мышцы скул, какие-то неясные оттенки высоких, как мне казалось, чувств проявлялись в карих, слегка навыкате глазах, в верхней губе, которая вдруг закусывала нижнюю, а потом распускалась, придавая лицу доброе и слегка обиженное выражение.
Я всегда живу на грани опоздания, причем никогда не опаздываю, прихожу минута в минуту. Кто бы знал, чего мне это стоит! Если бы метро находилось не рядом с домом, а в двух остановках автобуса, я бы и сейчас корпела над пульманом, а в свободное от работы время бутылки в скверах собирала. И ведь машина стоит в гараже, но это не мой транспорт, зимой за рулем я вообще смертница. А с метрополитеном — все о-кей, но счастье добывать приходится с трудом, на запыханном дыхании, на вытаращенном глазу.Втиснуться в последний вагон можно только на выдохе, чтоб легкие меньшеместа занимали, и в тот момент, когда металлические двери идут на сближение, кто-то еще с полными легкими и крепкими мускулами — потеснимся!...
Я уткнулась в грудь моего анонима подбородком. В толчее главное не видеть, к кому тебя прижимают и куда толкают. Когда люди безлики, то ты всего лишь атом в однородном теле толпы. Но стоит сосредоточиться на лице рядом стоящего, ты инстинктивно стараешься отмежеваться, отодвинуться, стать самой собой. Именно такое случилось со мной. Я попыталась встать боком к высокому незнакомцу, для чего сделала немыслимое па. Он не видел, кто там рядом танцует, но на всякий случай поменял руки на перекладине, и моя голова ненароком ушла ему под мышку. Я освободила голову, но без шапки. Помочь себе руками я не могла, а потому стала тыкать головой все в ту же под мышку, пытаясь поймать шапку, как цирковой тюлень обруч. Ну помоги, орясина, однато рука свободна. А он меня просто не видел. Я поймала головой шапку в последний момент, когда объявили его остановку. Он даже не шагнул, а сдвинулся. «Дуб» — сказала я ему вслед...
.jpg)
...Мой бывший муж говорил когда-то, что сложнее всего на свете писать деревья, делать, скажем, «портрет дуба». Люди похожи, лицо — оно лицо и есть, два глаза, два уха, а дерево — каждое отдельно, и у каждого свои морщины на стволе, свой сложный рисунок ветвей, шевеление листьев или шорох хвои. Я ни в чем не согласна с моим бывшим мужем, но в этих рассуждениях чтото есть...
