Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Эна Трамп — отечественная хиппи с левыми взглядами. Родилась в Минске, окончила ВГИК сценарный факультет.
Эна Трамп сочетает писательскую деятельность с издательской и бурной социальной, порой «кусающейся» активностью — что заставляет вспомнить таких «красных хиппи», как американец украинского происхождения Эбби Хоффман.
Произведения Эны Трамп не только значимы в контексте хиповской культуры, но также широко публикуются за её пределами и даже за пределами России. Первая крупная «бумажная» публикация — повесть-киносценарий «Марсельеза», описывающая приключения белорусской девушки в бунтарской студенческой и уличной хиповской среде перестроечного СССР. Увлекательная повесть с анархистами и баррикадами на Арбате богато иллюстрирована стихами другого известного хиппи, Николая Данелия («Гудвина») — сына советского режиссёра Георгия Данелия, умершего от наркотической передозировки. Попыток экранизировать этот сценарий пока не было.
Перу Эны Трамп принадлежит также сборник «Дети» — рассказы из хиповской жизни, многие из героев которых списаны с реально существовавших неформалов.
отрывок из произведения:
...Дочь Дождя Кирпича поехала на бал. Её отец долго смотрел ей вслед, а потом вернулся домой. Дел у него было немеряно. Он засел писать письмо своему старинному дружку, с которым некогда вместе бороздили просторы Тихого океана, а теперь дружок осел на Гавайских островах. Письмо должно было отправиться с утренним почтальоном. «Я слышал, вы там никогда не одеваетесь. Так и ходите голые и счастливые, и мяса вам жрать нужды нет. Прислал бы хоть ящичек бананов когда-нибудь. У нас тут всё по-прежнему. Февралита совсем уже стала большая...» – тут письмо застопорилось, ручка потянулась ко рту: у него была детская привычка изгрызать колпачки. Хоть в доме было полным-полно печенья, которое дочь Дождя Кирпича покупала специально по этому случаю. В этот раз, однако, ручка уцелела, потому что сквозь открытое окно, вместе со свежестью наступившего вечера, в комнату залетел скворец. Усевшись, должно быть, на спинке старинного кресла, он возбуждённо чирикнул и потер ладошки, намереваясь плотно поживиться. Пришлось застыть и не шевелиться, медленно-медленно поднимая глаза, чтобы в тёмном стекле напротив увидеть отражение бесцеремонного гостя. Письмо опять останется недописанным. Почтальон завтра уйдёт пустой.
Тем временем дочь Дождя Кирпича в своём бужолевом? или грюжоновом? – в своём баржовом платье отплясывала кекуок. На балу она познакомилась с Хромым Марусей. Они разговорились. Из разговора она узнала, что Хромой Маруся ветеран войны в Афганистане, что однажды его укусила ядовитая змея, что он любит цыган и не прочь позабавиться. Он не был похож на ветерана: у него был ясный взгляд и открытая улыбка. Они целовались до утра на окраине, где начинались обнесённые заборами частные владения, трижды им пришлось удирать от охраны, среди яблонь заливал соловей, и Маруся стал как помешанный. Он стоял перед ней на коленях. Он хватал её за пенджабовое (о чёрт! Поди разберись в женских модах!!) платье. Но больше она ему ничего не позволила. Даже не позволила ему проводить себя. А рассвет был что надо! Ноздри её трепетали, как будто хотели втянуть всё до капли, а ноги в белых лакирках шли да шли, время от времени вспоминая какое-нибудь место из станцованного: па! па! Она набрала в грудь столько воздуха, сколько было можно, и расхохоталась – раз, потом другой. Персик! Она ему сказал – её зовут Персик!..
...Дочь Дождя Кирпича поехала на бал. Её отец долго смотрел ей вслед, а потом вернулся домой. Дел у него было немеряно. Он засел писать письмо своему старинному дружку, с которым некогда вместе бороздили просторы Тихого океана, а теперь дружок осел на Гавайских островах. Письмо должно было отправиться с утренним почтальоном. «Я слышал, вы там никогда не одеваетесь. Так и ходите голые и счастливые, и мяса вам жрать нужды нет. Прислал бы хоть ящичек бананов когда-нибудь. У нас тут всё по-прежнему. Февралита совсем уже стала большая...» – тут письмо застопорилось, ручка потянулась ко рту: у него была детская привычка изгрызать колпачки. Хоть в доме было полным-полно печенья, которое дочь Дождя Кирпича покупала специально по этому случаю. В этот раз, однако, ручка уцелела, потому что сквозь открытое окно, вместе со свежестью наступившего вечера, в комнату залетел скворец. Усевшись, должно быть, на спинке старинного кресла, он возбуждённо чирикнул и потер ладошки, намереваясь плотно поживиться. Пришлось застыть и не шевелиться, медленно-медленно поднимая глаза, чтобы в тёмном стекле напротив увидеть отражение бесцеремонного гостя. Письмо опять останется недописанным. Почтальон завтра уйдёт пустой.
