Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Юрий Щекочихин родился 9 июня 1950 года в городе Кировабаде Азербайджанской ССР.
Свою журналистскую деятельность начал в 17 лет корреспондентом в газете «Московский комсомолец», с 1972 по 1980 год — ведущий рубрики «Алый парус» в газете «Комсомольская правда». В 1975 году Щекочихин окончил факультет журналистики МГУ имени Ломоносова. С 1980 по июль 1996 года он занимал должность редактора отдела расследований «Литературной газеты», а с июля 1996 года стал заместителем главного редактора «Новой газеты».
Автор многочисленных пьес и киносценариев, посвященных проблемам подростков, художественной прозы и публицистики.
отрывок из произведения:
...Наездником
Ну что? Поехали на почтовых?.. Медленно, неторопливо, вглядываясь в лениво пробегающее пространство, равнодушно отворачиваясь от проносящихся мимо залихватских курьерских...
Господи, почему вдруг взялось у меня это словечко — «почтовые»? Откуда, естественно, понятно — из книжек, откуда же еще. (Сейчас если что и осталось от почтовых, так это — вагоны с письмами, идущие по стране с лошадиной скоростью.) Но почему на «почтовых»-то хочется?
К самим лошадям, допустим, у меня отношение любовное. Но издалека. Первая — и единственная — попытка проскакать на лихом скакуне кончилась для меня позорищем. Хотя это даже был и не скакун, а скакунья. И даже не скакунья, а тихая интеллигентная лошадка. Даже помню ее спокойное и человеческое имя — Философия.
Мне было лет двадцать. То есть был еще совсем молодым. Работал в «Комсомолке», выпускал «Алый парус». Еще шалел от того, что фамилия стоит в конце заметки. Ночевал в семи московских квартирах: в одной — джинсы, в другой — пишущая машинка, в третьей — девушка, в четвертой — начало повести, которая, как тогда казалось, должна была перевернуть историю отечественной словесности. Славная была жизнь, но повесть, как сейчас понимаю, просто чудовищная.
Я должен был лететь в Ригу, в командировку. А накануне попал в приключение, поэтому лицо мое не очень-то соответствовало расхожим представлениям о человеке из центрального органа ВЛКСМ. В виде раненого бойца приехал на Юго-Запад, к своим друзьям Леше и Тане Ивкиным (тоже из «Комсомолки»), у которых подолгу жил. Однажды не только ввалился с девушкой, но даже — с той же девушкой поругавшись — ушел, оставив девушку на попечение друзей на целых полгода. Просто кошмар, если вспомнить!
Да, Таня долго колдовала над моим лицом, изведя на него половину запаса косметики, и я очень надеялся, что лицо стало как новое. Но, заехав в редакцию по пути в аэропорт, по взглядам коллег понял: есть предел даже для самой совершенной косметики. Из-под пудры и разных Таниных кремов предательски пробивались следы вчерашней драки.
— Да... — критически осмотрел меня наш фотокор Тимофей Баженов. — С таким лицом — и куда? Почти на Запад? В Ригу? Да там же от тебя даже собаки будут шарахаться! — и царственным жестом протянул мне какие-то совершенно замечательные, абсолютно не советские, просто потрясающие черные очки.
— Только, если можно, верни их на место, когда приедешь, — деликатно попросил Тимофей.
— Через два дня они будут у тебя! Клянусь! — ответил я, не предполагая тогда, что даже самые искренние клятвы ничего не стоят перед обстоятельствами, которые могут на тебя обрушиться. А в моем случае обстоятельство опрокинуло меня в абсолютно прямом смысле.
В замечательных черных очках, в таком вот джеймсбондовском виде я и прилетел в Ригу...