Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Кирилл Игоревич Якимец — журналист, политтехнолог. Родился в 1964 году. Окончил Московский энергетический институт и философский факультет Московского университета. Редактор отдела политики интернет-издания «Русский Журнал».
отрывок из произведения:
...Критика морали и морализаторства со времен Ницше сделалась весьма популярным занятием. Но вопервых, противопоставить морали произвол не позволяет каузальный подход — а ведь критика морали, особенно с позиций «здравого смысла», обычно ведется в рамках традиционной логики и каузального подхода. Во-вторых, в каждом обществе, в каждой культуре и субкультуре существуют некие традиции поведения и целеполагания, совершенно не обязательно связанные с морализаторством, то есть с попыткой критиковать конкретное поведение с позиций неких общечеловеческих «дуралексов» (dura lex). И если строгость морализаторских «дуралексов» повсеместно компенсируется их неисполнением, то традиции, о которых я веду речь, наоборот, существуют именно благодаря тому, что соблюдаются — будь то правила хорошего тона или зоновские «понятия». Разумеется, нарушения возможны и здесь, однако нарушитель правил, характерных для определенного круга лиц, оказывается в этом кругу маргиналом.
Таким образом, было бы неверно, отмахиваясь от морализаторства, отмахнуться заодно и от морали как таковой. А значит, по идее, должна существовать и этика — как инструмент философской критики морали. Но с каких позиций критиковать мораль? Что такое мораль «хорошая» и мораль «плохая«? При ответе легко увязнуть в логическом круговороте, а попытка выбраться на твердую кочку чревата тем самым морализаторством — построением якобы общезначимых норм, которым в реальности никто не собирается следовать. К пламенной антикантовской агитке Ницше (»Добродетель должна быть нашим изобретением, нашей глубоко личной защитой и потребностью») добавляется скепсис молодого Витгенштейна, сопровождаемый стонами Витгенштейна зрелого. В «Логико-философском трактате» выстроена модель мира, совпадающая с ницшеанской «антиплатоновской» метафизикой. Мир, согласно этой модели, аморфен, хаотичен, существует сам по себе, а познающий (точнее — описывающий) человек накладывает на мир свою априорную сетку — играя, таким образом, роль ницшеанского Аполлона. Сетка эта, очевидно, ничего не сообщает нам о мире, кроме того, что «мир может быть описан так, как он реально описывается», то есть фактически сетка сообщает лишь о самой себе, о своей применимости в качестве инструмента описания. Этика упорядочивает мир, относится к сфере «космоса», она не может быть имманентна «случайному» миру. Из этого молодой Витгенштейн делает странный, на первый взгляд, вывод о невозможности этических предложений. Действительно: из модели как раз следует, что предложения возможны. Другой вопрос — насколько возможен сам предмет этих предложений...
Но Витгенштейн отказывает этике в априорности, а вовсе не в праве на существование — что подтверждается не столько его юношескими построениями, сколько зрелыми стонами: знание всегда служит руководством к действию («О Достоверности»). Видимо, «обескураженный» в целом тон дневников « О Достоверности» связан и с данным наблюдением. Знание, являющееся руководством к действию — подчеркну: к действию в реальной, то есть «хаотической», жизни — Витгенштейн не мог уложить в логическую сетку.
Хотя сама картина мира, избранная Витгенштейном, подсказывает простейший выход из положения. Ведь понятие действия — это именно понятие! Как только мы начинаем рассуждать о действиях и о причинах или целях действий, так сразу же оказываемся внутри определенной логической сетки, объясняющей мир через соответствующие понятия: «действие», «причина», «цель». Можно, конечно, продолжать скорбеть о том, что слова остаются словами, а дела — делами. Но раз мы заговорили о делах, то уже тем самым переместились в мир слов...