Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Воронов, Николай Павлович (р. 20 ноября 1926, г. Троицк, Челябинская обл.) — русский писатель-фантаст. Родился в семье рабочего. Окончил Литературный ин-т им М. Горького в 1952. Член КПСС с 1950. Член СП СССР с 1956. Награжден медалью. Жил в Москве.
Первые публикации — 1954.
Первая книга — сборник рассказов «Весенней порой» (1956).
Первая НФ публикация — очерк «Несущие вечный огонь» (1962).
Самое заметное произведение Воронова — роман «Юность в Железнодольске» (1968), опубликованном в «Новом мире».
Лауреат премии Кемеровского металлургического комбината «Северянка» (1984).
Романы «Похитители Солнца» (1988) и «Сам» (1988) представляют собой сатирическое отображение истории и нравов советского общества, ставшее возможным в период перестройки.
отрывок из произведения:
...Есть люди, в ком сразу усматриваешь неподдельное достоинство, умственную глубину, душевное доброжелательство. Где-где, а на голубиных выставках люди подобного рода встречаются часто. Так произошло на голубиной выставке в Москве. Могу объяснить это тем, что домашние голуби допускают в свой мир лишь превосходнейших из превосходных людей, поскольку олицетворяют святой дух, преданность, детолюбие, нежность.
О выставке в очередной раз известил меня Георгий Андреевич Костельнюк. Я зауважал Костельнюка, еще не знакомый с ним, по его произведениям, изобразительно устремленным к стихотворениям в прозе, насыщенным нравственной философией и открытиями естествоиспытателя. Публикации были о голубеводах и голубях. Печатал их журнал «Природа и человек» («Свет»), возглавляемый великим редактором — Владимиром Изотовичем Захаренковым.
Как-то я позвонил Костельнюку, выразил восхищение его рассказами, потом мы познакомились и сдружились.
С детства, когда занимался дичью, благодаря чему мне удалось написать повесть «Голубиная охота», помещенную Александром Твардовским в журнале «Новый мир», я не переставал интересоваться голубями, но печально сознавал, что это — верхоглядство.
Путешествия с Костельнюком по царству выставки производили сокровенные впечатления. Георгий Андреевич был отрадно «своим» не только среди голубеводов: он им преданный спутник, они ему — добрые споспешники. И сглаживалось мое верхоглядство, и обретал я новых знакомцев. Кем-то из голубиных авторов он восторгался, скорбел об утраченных голубиных породах, кому-то воздавал похвалы за восстановление турманов, бойных, дутышей, веерохвостов, чисто-чистых, гонных, высоколетных, двухчубых...
Я спросил Костельнюка, какие голуби сильней всего привлекают его, и он с бессомненною готовностью ответил:
— Троицкие.
Те самые троицкие, оказалось, которых ведут в южноуральском городе, где я родился, и куда давненько не наведывался. Способность к восхищению, увы, жаль, слабо развилась в человеческом сердце. Перекрываемое завистничеством, восхищение тускнеет с каждой эпохой. Этот угрюмый процесс не коснулся Георгия Андреевича: не все свойства, угодные природе, легко изживаются в генеалогиях того или иного рода, особенно славянского. Из удачного рода произошел Костельнюк: чуждого неутешности.
Костельнюк вдохновился возможностью познакомить меня с предводителем троицких голубеводов: Михаилом Ивановичем Синеоком. Он разыскал моего земляка в центре зала, около клетки якобинов. Лазоревость глаз Михаила Ивановича была под масть его фамилии. Благодаря глазам и приятной свежести лица угадывалось его внутреннее здоровье, а плотная фигура, как бы влитая в застегнутый плащ, выделяла богатырскую прочность. Видя наш интерес к троицкой птице, он не выпячивался. И уже одно то, что он занимался голубями на Золотой Сопке, — там я провел первые годы жизни и там же славное совпадение, родился и возрастал Синеок — а в зале находились голубятники из пристанционного поселка Троицка, — где жил постоянно мой дядя Поликарп Анисимович и время от времени мой отец Павел Анисимович, — уже одно это как бы породняло нас с Михаилом Ивановичем. И я предложил ему, приезжая в столицу, если будет необходимость, останавливаться у меня.
Чем я был удивлен, так это тем, что Синеок отвел меня и Георгия Андреевича не к своим голубям, а к чеграшам машиниста со станции Троицк, то есть к самой отличительной породе из всех земель нашей страны. Целая стая чеграшей находилась в большой клетке и поражала оригинальным многоцветием и рокочущим бушеванием. Наш интерес к ним оборачивался их интересом к нам.
— Глазастые симпатяги, простецкие витязи! — очарованный их милым вниманием, сказал я.
— Было бы точным определение, кабы не ихняя разнохарактерность, — отозвался машинист, и Михаил Иванович медленно присклонил свою могучую голову; явно его представление, составленное о чеграшах, было проникновенней, шире.
Синеок не задержался с нами. И прежде чем уйти, посоветовал посетить голубей из Еревана: они помещались в такой же объемной клетке, как чеграши, и оттуда слышался их лай, тявканье, брех, скулеж. Но выходило как-то так, что он знакомил меня с троицкими голубятниками и голубями, а к своей птице не зазывал...
...Есть люди, в ком сразу усматриваешь неподдельное достоинство, умственную глубину, душевное доброжелательство. Где-где, а на голубиных выставках люди подобного рода встречаются часто. Так произошло на голубиной выставке в Москве. Могу объяснить это тем, что домашние голуби допускают в свой мир лишь превосходнейших из превосходных людей, поскольку олицетворяют святой дух, преданность, детолюбие, нежность.
