Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
ГЕЙМАН, Александр Михайлович. Возраст средний. Полукровка (германо-славянская) — папа, действительно, инженер, но немец. Филолог (англ.яз.); социолог. Литературный стаж более 25 лет. Стихи, фэнтэзи, юмор. Есть и другое; есть, кстати, и эссе «Поэзия:магия» — об итогах культуры на конец ХХ века (околокастанедщина). Любимые поэты: Блок, Мандельштам, Хлебников, Цветаева, Рембо — да много кто. Любимые писатели: Салтыков-Щедрин (вообще — вкусы классические).
отрывок из произведения:
...Живое воображение Артуа мгновенно нарисовало ему радужную картину. Фешенебельная комната в фешенебельном отеле. Персонал, снующий вокруг на цыпочках. Орды репортеров, караулящих у входа и под окнами комнаты. Сердца, пламенные взоры и объятия всех женщин всех стран и народов. А он, виновник этого мирового ажиотажа, сидит со свойственной ему скромностью в туалетной комнате на горшке. Сзади в белоснежных ливреях стоят на вытяжку два блюстителя графского стула — Родшид и Рогфейер. Граф, отправляя нужду, вслух философствует:
— Интересно, выйдут у меня сегодня изумруды или опять среди алмазов попадутся только рубины? Как вы считаете, доктор?
Академик всех академий, профессор медицины и минералогии, пятижды лауреат Нобелевских премий, милостиво допущенный к изучению редчайшего феномена, багровея от счастья, что сам святой граф Артуа, Алмазоходец, удостаивает его беседы, — доктор Хичкок почтительно отвечает:
— Согласно расчетам, ваше сверхвысочество, наша новая диета должна способствовать выходу изумрудов, сэр!
— А может, я и пяток топазов сегодня сотворю, — задумчиво роняет граф. — Что-то давненько я не какал топазами!..
Тем временем в золотое дно, устланое лебяжим пухом и нежнейшими брабантскими кружевами ударяется первый камень.
— Родшид, голубчик, — любопытствует граф Артуа, — вы не разглядели — чем это я сходил?
— Алмаз двадцать четыре карата, ваше сиятельство! — осипшим от волнения голосом отвечает Родшид — он, сколько ни присутствует при таинстве алмазного схода, каждый раз впадает в транс благоговейного остолбенения.
— А теперь что?
— Брильянт чистой воды... Тридцать карат... опять алмаз...
— Рубин вышел, — вставляет Рогфейер, ревниво наклонясь над горшком. — С мой мизинец.
— Ах, опять рубин, — вздыхает граф. — А где же изумруды?
— Пошли! Вот только что пошли! — хором восклицают Родшид и Рогфейер.
— А! Ну, наконец-то! А то я давно обещал испанской королеве колье из изумрудов для ее племянницы. Она, бедная, ждет-ждет, а у меня, как назло, все алмазы да рубины. А топазов нет случайно? — спрашивает Артуа. — А то английская королева намекала мне в прошлом письме, что герцог Уэльсский мечтает о топазовых запонках.
— Жирно будет, — цедит сквозь зубы Родшид. — Дари всем герцогам топазовые запонки — никакой задницы не хватит.
— Совершенно верно! — горячо вступается Рогфейер. — И колье нечего дарить всяким там королевам — надо, пущай денежки платит.
— Ах, какие вы, право, мелочные, господа... — вздыхает его алмазоходчество святой граф Артуа. — Ну, что такое для меня изумрудное колье? Пустячок, не стоящий благородного разговора.
Но личные ювелиры и огранщики алмазоходного графа с жаром опровергают это суждение.
— Ах, господа, перестаньте же, — урезонивает их Артуа. — посмотрите-ка лучше, не застряло ли там у меня еще что-нибудь? А то будет как в прошлый раз — хожу, хожу — чувствую, все какое-то неудобство. Завернул вечером к маркизе д'Артузи — и что же? — она вытащила у меня два некстати прилипших сапфира...
...Живое воображение Артуа мгновенно нарисовало ему радужную картину. Фешенебельная комната в фешенебельном отеле. Персонал, снующий вокруг на цыпочках. Орды репортеров, караулящих у входа и под окнами комнаты. Сердца, пламенные взоры и объятия всех женщин всех стран и народов. А он, виновник этого мирового ажиотажа, сидит со свойственной ему скромностью в туалетной комнате на горшке. Сзади в белоснежных ливреях стоят на вытяжку два блюстителя графского стула — Родшид и Рогфейер. Граф, отправляя нужду, вслух философствует:
