Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Книгу воспоминаний Льва Гумилевского (1890-1976) поистине можно назвать «романом о двадцатом веке». Автор прожил долгую и творчески плодотворную жизнь, богатую событиями и встречами со множеством людей, — литераторов самого разного уровня и образа мыслей, чиновников от литературы, людей техники от «академиков до плотников», — и все они ожили на страницах его мемуаров, охватывающих время от начала века и до 1969 г., когда писатель завершил свой труд, оставив на его страницах назидание потомкам.
отрывок из произведения:
...Вот первое мое воспоминание.
Я сижу на кошме, расстланной на полу под самым окном, настежь раскрытым. Ничего, кроме белой кошмы и куска стены, перед глазами у меня нет. Стена плохо оштукатурена: по ней клетками выступают ребра дранок. В окно протягиваются чьи-то руки: они быстро подхватывают меня, поднимают и выносят через окно на огненно жаркий, ослепляющий свет солнца.
Это мать выкрадывает меня вслед за братьями из дому, где гремит и бушует отец.
Отец мой — потомок уходящего в бесконечное прошлое старинного рода деревенских дьячков и пономарей. Трудно было бы составить нашу родословную. Свято блюдя наследственность духовного звания, предки наши почти в каждом поколении теряли свои прозвища, а вместе с тем и память о родстве. Так и мой прадед, сын пономаря Ярославова, при поступлении в Саратовское духовное училище был поименован за свой малый рост — Гумилевским, по латинскому слову humilis, a родной брат его стал называться по церкви, где служил их отец — Никольским.
Иван Федорович Гумилевский — мой отец — первым в роду нарушил традицию и поступил на службу в казначейство, не окончив семинарии и пренебрегая духовным званием.
Начав с писца, он дослужился до чина коллежского секретаря. Он был отличный бухгалтер, но два или три раза в год предавался бурному запою. Тогда он приходил на службу и обличал своих начальников в казнокрадстве, беззаконии, взяточничестве. Его смещали с должности и переводили в другое казначейство. Таким образом, к 36 годам жизни он перебывал в шести уездных казначействах Саратовской губернии и умер в Камышине, не успев перевезти семью из Аткарска, где родился я.
У него был порок сердца. Умер он неожиданно, обливаясь кровавой пеной, в пустой квартире на голом полу, возле входной двери, один на один с голубым штофом, наполовину пустым.
И вот второе мое воспоминание, такое же яркое и значительное, из тех же дней раннего возраста.
Я сижу на нижней ступеньке деревянного крыльца, один. Мать ушла в этот дом, оставив меня на улице. Улица городская, с плотными рядами домов по обеим сторонам, но дорога посредине деревенская, с колеями, полными пыли. В колеях, наслаждаясь ходьбой по горячей пыли, бродят мальчишки и куры. Над всеми нами пылает солнце; нет ни дерева, ни крыши, ничего, что могло бы укрыть от зноя.
Это моя мать подписывает с хозяином места арендный договор на флигель во дворе дома № 87 по Царевской улице в Саратове.
Купленный нами маленький флигель в две комнаты построил какой-то железнодорожник. Он строил его из старых шпал, поставленных стоймя и обитых сверху красной вагонной обшивкой. На обшивке сохранились следы номеров и инициалы дороги-владельца. В одном месте остался конец надписи: «восемь лошадей».
Умница мать моя купила этот домик за 200 рублей. Она истратила на это целиком пособие, выданное из Эмиритальной кассы на похороны отца и до назначения пенсии. Как ни случалось нам потом жить, никто нас не гнал с квартиры, никто не видел нашей нужды, которую правило приличия тогда требовало всячески скрывать!
Мы жили в своем доме, окруженном двором, куда к нам никто не ходил. От большого общего двора ограждались мы стеной нашего дома и палисадником перед окнами, где росли сирень и шиповник. Ажурный заборчик палисадника завершался высоким шестом. На шесте, вместо флюгера стоял деревянный солдатик с саблей в руке. Когда дул ветер, солдатик поворачивался и размахивал саблей...
...Вот первое мое воспоминание.
