Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Инара Озерская. Родилась в Риге. Писатель, журналист. Первая книга стихов «Там» — 1993, прием в Латвийский Союз писателей — 1994, публикации в журналах «Даугава» (Рига), «Шпиль» (Рига), «Черновик» (Москва), «Крещатик».
отрывок из произведения:
...Я родился вечером посреди тучного августа, когда старый человек спилил ту самую ветку, которую спиливать не следовало. В остальном день ничем не отличался ото всех дней, случившихся до него. Меня разбудили утром: стаканом молока, ватным печеньем, потными руками и кислыми взглядами давно проснувшихся людей.
Родных людей.
Это я точно помню. Ведь один из них не реже, чем раз в год, сидя за крахмально-хрустальным столом, хвастался, что именно он придумал мое имя. А вторая из кислых утренних людей — краснела, и плакала, и рассказывала, как неправильно, долго и больно я у нее получался. Она рассказывала об этом чаще, чем однажды в год. Много чаще. Зато об имени она ничего не говорила.
Жаль.
Ведь тот, кто хвастается за столом, считал, что мое имя очень красивое. А я его забыл.
Так что люди, разбудившие меня посреди августа, несомненно, приходились мне семьей. И оставались в числе родных до самого вечера. До первой звезды. До того часа, когда старый человек приставил стремянку к сливе.
За завтраком я съел все, что увидел перед собой на столе, и съел бы еще — съел бы все, чего не увидеть. Но мне больше не дали. Я тогда еще не родился и, разумеется, не умел жить. А потому смирился, поблагодарил всех и отправился гулять.
Длинные солнечные языки ерошили песок в глубине двора. У сараев пыль вспыхивала быстрыми спиралями — шмели ныряли под землю, нагрузившишь летней пьянью в саду. Цвели акониты и конопля. Цвели болезненно и вяло, словно задыхались в густой жаре позднего лета. На облупившейся беседке грелись изумрудно-сапфирные навозные мухи. Кто-то нагадил под порогом. Внутри беседки гундосили воробьи. Я их распугал. Почему-то последний воробей не хотел улетать. Я долго смотрел на него, но он лишь тонко икал и никак не мог поднять крылья, которые волок за собой до самых дверей.
Я его простил.
Больше я ничего не мог для него сделать.
Меня еще не было.
Дерьмо по-прежнему лежало под порогом, хотя мухи облепили его так плотно, что вряд ли стоило беспокоиться. Мне оно не мешало. Мне даже показалось, что навозные мухи здорово придумали, украсив безобразие блеском и переливами крылатых тушек. Насколько я помню, весь день я мучился от голодных резей под черепом и читал. В беседке летом довольно светло. Старушки и улитки сползаются в беседку только к закату, когда земля холодеет и сыреет, становится скользкой и наклонной, и все во дворе как-то незаметно стекают сюда.
Но я это знал и до рождения.
Поэтому в сумерках я уже сидел на кухне и ел кашу. Это очень тяжело. Каша в сумерках обязательна. Перловая каша. Ею прикармливают рыб в пруду. Я же не люблю рыб. Я птиц люблю. Но меня ни о чем не спрашивали. Меня кормили, не зная, что меня, собственно, еще нет. А потом я убежал. И на кухне никто не заметил, что я снова оказался во дворе. И снова ел...