Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Николай Германович Полунин — русский писатель, автор романов «Харон», «Цербер», «Орфей», «Роско: планета Анджела», «Бастион ЭОС», «Галактический скунс», «Новая Василиса», повестей «Дождь», «Коридор огней меж двух зеркал».
отрывок из произведения:
...Утренний автобус — да он же и вечерний, проползающий по маршруту дважды в сутки с заездом в поселок, куда дотягивалась железнодорожная ветка, — оказался старее некуда, рассохшийся, с низким потолком, потресканным коленкором сидений, с упадающими на ступенчатые фазы мутными стеклами. Я чувствовал раздражение от его неповоротливости, гари, нутряного какого-то хруста и звяка — признаков механической дряхлости, к которым столь привыкли, что перестали не то чтобы стыдиться их, а уж, кажется, выставляли напоказ. От неизбежной неуютности своей в нем я принялся разглядывать остальных пассажиров и даже сосчитал их. Одиннадцать душ, все местные, так что описания особого, сами понимаете, незаслуживающие. Те, кто не уехали. Кто остались доживать век. Последняя кампания по переселению затихла, если не изменяет память, лет шесть назад, когда даже наиболее твердолобые поняли, что мы не просто никого не задерживаем специально, а и сами были бы рады-радешеньки, если б остатки населения убрались куда-нибудь подальше. Кстати, суммы компенсаций, по самым придирчивым оценкам самых придирчивых международных комиссий, у нас самые высокие. Но это к слову. В конце концов все махнули рукой. Эти старики и старухи имели право жить в своих домах, главное — молодежь бы к себе не тащили, за этим следили строго. Но молодежь и так не ехала.
Я вновь искоса оглядел сидящих. У них были лица и руки крестьян. С особенным неудовольствием они посматривали на мой рюкзак. Наверное, я кажусь им туристом. Может, так оно и есть — что, спрашивается, тащиться местным автобусом, уж куда проще, чтоб подкинули на КПП-один, а оттуда, коль взяла такая блажь, я бы и двинулся. Но нет, причина, конечно, была...
За слеповатым окошком бежали стога темной хвои и нервная закипь осинника, их сменяли березки, березняк сменяли дубравы, сине-белые кучи облаков ползли по высокому небу, и солнце светило в промежутках, шагая по кромкам разнодеревья вдали. Вот еще зачем, быть может, ехал я — увидеть. Увидеть еще раз нашу дикую пестрость лесную. Кто знает, не в последний ли.
Автобус зашипел, хрюкнул, тяжко дохнул, останавливаясь, я как сквозь строй прошел к двери, отъехавшей в сторону при помощи многосуставного, когда-то никелированного устройства. У тетки на переднем сиденьи из-под мешковины выглядывал нахальный и лукавый глаз кабанчика.
На КПП, естественно, ждали. Я поймал несколько удивленных и одновременно настороженных взглядов, но в общем все прошло сухо, официально. Запрос на право входа. Удостоверение. Сертификат. Никого из моих не было, так что новых нудных разговоров о сопровождающих не предвиделось.
Капитан читал документы с первой до последней строчки — согласно инструкции. Солдатик рядом стоял, вытянувшись и замерев, незряче уставившись в некую точку за моей спиной. Он мне не понравился: совсем молоденький, розовоухий, сразу видно — только с призыва, ничего еще не знает и не умеет. На выходе в полосу-один у меня проверили содержимое рюкзака — с точки зрения моей личной безопасности, разумеется. Пожилой старший лейтенант, служака, тут уж все до тонкостей, без дураков, по всему — с самого начала здесь, понимающе и не без зависти хмыкнул, проверяя комплектность обоих костюмов.
Турникет. Не шлюз пока, просто дверь, как на любой проходной. Я подмигиваю парню в десантском комбинезоне с автоматом под локтем, зная, что каждое мое движение и жест непременно фиксируются. И это хорошо. Это, собственно, всегда неплохо, но сейчас особенно. Ну-с, так. Теперь — Территория.
К Территории у всех отношение разное. У Специалистов, тех, кто причастен не просто к Комбинату и появлению Территории как таковой, а к ее жизни, к ее функционированию, к ее, возьму на себя смелость сказать, эволюционированию...
...Утренний автобус — да он же и вечерний, проползающий по маршруту дважды в сутки с заездом в поселок, куда дотягивалась железнодорожная ветка, — оказался старее некуда, рассохшийся, с низким потолком, потресканным коленкором сидений, с упадающими на ступенчатые фазы мутными стеклами. Я чувствовал раздражение от его неповоротливости, гари, нутряного какого-то хруста и звяка — признаков механической дряхлости, к которым столь привыкли, что перестали не то чтобы стыдиться их, а уж, кажется, выставляли напоказ. От неизбежной неуютности своей в нем я принялся разглядывать остальных пассажиров и даже сосчитал их. Одиннадцать душ, все местные, так что описания особого, сами понимаете, незаслуживающие. Те, кто не уехали. Кто остались доживать век. Последняя кампания по переселению затихла, если не изменяет память, лет шесть назад, когда даже наиболее твердолобые поняли, что мы не просто никого не задерживаем специально, а и сами были бы рады-радешеньки, если б остатки населения убрались куда-нибудь подальше. Кстати, суммы компенсаций, по самым придирчивым оценкам самых придирчивых международных комиссий, у нас самые высокие. Но это к слову. В конце концов все махнули рукой. Эти старики и старухи имели право жить в своих домах, главное — молодежь бы к себе не тащили, за этим следили строго. Но молодежь и так не ехала.
