Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Михаил ЭПШТЕЙН — родился в 1951 году в Москве. Окончил филологический факультет МГУ. С 1990 года живет в США, преподает в университете Эмори (Атланта). Автор книг: «Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX–XX веков» (1988), «Природа, мир, тайник вселенной… Система пейзажных образов в русской поэзии» (1990), «Релятивистские модели в тоталитарном мышлении: исследование советского идеологического языка» (1991), «Отцовство. Роман-эссе» (1992), «Знак пробела. О будущем гуманитарных наук» (2004), выходивших в России, Германии и США.
отрывок из произведения:
...Раиса Омаровна Гибайдулина принадлежала к тому поколению советской интеллигенции, которое целиком сформировалось в условиях коммунистического режима и трагически восприняло его крах. При всем своем политическом конформизме, это было упорное поколение, которое знало «одной лишь думы власть», и если плутало по краям «цельного мировоззрения», сбиваясь в сторону экзистенциализма, или феноменологии, или логического позитивизма, то лишь потому, что верило в «живую душу» марксизма и пыталось сделать его «всемирно отзывчивым», каким был Пушкин в представлении Достоевского.
Но Гибайдулина всегда была на страже — не «догмы», а чистоты помыслов; как видно из составленного ею пособия, в ее писаниях все договаривается до конца, и ни один изгиб веры, мягко ускользающей от атеистического дозора под складку «духовности», «нравственных исканий» и т.п., не проходит мимо ее бдительного досмотра. Читая Гибайдулину, все время спрашиваешь себя: как можно так все понимать — и ничего не принимать? Какой дар восприятия мыслей — и какая сила сопротивления им! Как счастлив должен быть тот мыслитель, которому удалось бы вполне убедить эту недоверчивую душу, — и кто же этот счастливец? Маркс? Ленин? Чья мысль была бы достойна принять снисходительные ласки этой роскошной мусульманской женщины? (А она была хороша собой, как видно по ее портрету, помещенному в самом толстом и классическом ее томе «Марксизм как высшая форма атеизма»: великолепные черные брови и загадочная змеистая улыбка, как у Джоконды). Казуистика ее атеистических изысков и дознаний такова, что мы знаем: нет такой положительной мысли, которая могла бы ее успокоить, потому что в каждой мысли есть некая нечистота и дурная совесть полускрытой веры.
Нам хотелось бы проникнуть в тайные мысли этой женщины, когда она думает о своих кумирах, о революционных вождях. Эта женщина умнее и коварнее своих кумиров и наверняка знает им цену: из-под ее пера мог бы выйти блестящий трактат «Карл Маркс как религиозный тип». Взыскующий атеизм этой женщины мог бы утолить только сам Аллах, если бы Ему каким-то чудом удалось быть Не-Богом — столь же строгим, единственным, всевластным и всекарающим, каков его Антипод для мусульман. Зачем ей марксы и ленины? Гибайдулина в одиночку могла бы из мрака безверия взойти на ту ледяную сияющую вершину, на которую по другой, солнечной стороне всходят только самые великие подвижники и вожди священных войн. Гибайдулина — Жанна д''''Арк абсолютного неверия, перед которой любая мысль — угодливый компромисс, суеверие, предрассудок. В кратких критических очерках перед нами мелькает образ мысли, несгибаемой, как дамасская сталь, как меч, которым воины Аллаха рубят неверных.
Кажется, что Гибайдулина втайне знает, что искомая ею правота, чистота неверия, еще никогда не воплощалась в какой-либо положительной системе: ни в марксизме, ни в ленинизме, ни в ком, кроме нее самой, и она сама обязана сформулировать тот символ веры, который следует из ее неверия. Тем более драгоценны для нас интимные свидетельства этого «чистого», «идеального» мировоззрения о его крахе и о попытке начать новую жизнь, так сказать, посмертную жизнь коммунистической идеи в посткоммунистическом обществе. Последние годы жизни Гибайдулиной — это отчаянная «борьба за мировоззрение», за гордое право мыслить в обществе, где всякая «общая идея» уже воспринимается как проказа.
Из машинописных набросков Гибайдулиной под общим заглавием «Посткоммунистический манифест»:
«Главное — не терять то огромное, что когда-то сплотило нас и подняло над землей. В советское время мы все ходили как будто по воздуху, поднятые ввысь нашим ожиданием, нашей верой. Теперь мы познали гнет земли, каждодневных денежных расчетов, всей той пошлейшей реальности, к которой жадно стремились наши западники и диссиденты, наша молодежь, болевшая Западом и переживавшая его как дурман, обморок, головокружение. Эта идея Запада спасала нас от встречи с самим Западом, как идея материализма спасала нас от соприкосновения с самой материей. Наша идеология, как воздушная подушка, держала нас над землей. Марксов материализм был священным материализмом, нашей утренней поэзией, бодрящей, свежей, которая оберегала нас от унылой житейской прозы, от копания в своих кошельках.
И вот это белое облако славы развеялось — и мы упали на землю терниев и волчцов. Из нашей жизни исчезло то огромное, что когда-то наполняло ее ужасом и радостью, то, что звучало в наших старых песнях о главном, которые и сейчас любит петь молодежь, уже лишенная этого главного в жизни. «Нам нет преград / Ни в море, ни на суше...» Мы были одни во вселенной — и мы наполняли ее собой. Наша теперешняя боль — знак того, что кончился великий октябрьский наркоз, холодящий, жестокий и целительный, который держал нас в неведении о тяжести времени, о неминуемой смерти. Мы не думали об истлении тела, мы были легки на подъем, нам снились всемирная революция и звездный космос, распахнутый нашим ракетам, тепло мерцающий, как голубой цветок Новалиса, как живородящее вселенское лоно. Коммунизм был нашим эросом, а капитализм становится нашим танатосом, нашим инстинктом смерти. Посмотрите на эти ряды продажной плоти, выстроившиеся вдоль наших столичных улиц, на эти язвы нищенства, облепившие наши храмы и станции метро. Тело, тело, тело, похотливое и гниющее, смрадное, смердящее. Наши диссиденты мнили себя Иванами Карамазовыми, гордо возвращали власти билет на вход в комцарство — а кончают самой жалкой смердяковщиной, зелеными мятыми кредитками, засунутыми в грязный носок...
...Раиса Омаровна Гибайдулина принадлежала к тому поколению советской интеллигенции, которое целиком сформировалось в условиях коммунистического режима и трагически восприняло его крах. При всем своем политическом конформизме, это было упорное поколение, которое знало «одной лишь думы власть», и если плутало по краям «цельного мировоззрения», сбиваясь в сторону экзистенциализма, или феноменологии, или логического позитивизма, то лишь потому, что верило в «живую душу» марксизма и пыталось сделать его «всемирно отзывчивым», каким был Пушкин в представлении Достоевского.
