Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Владислав Иванович Романов родился в 1949 году. В 1980 году окончил сценарный факультет ВГИКа. Член Союза кинематографистов. С 1988 года преподает во ВГИКе, руководит сценарной мастерской. Автор более двадцати романов, пятнадцати пьес, поставленных в различных театрах страны. Среди многочисленных неигровых и игровых фильмов, поставленных по его сценариям, — «На окраине, где-то в городе» (1988), «Облава на одичавших собак» (1990), «Сижу на нарах, как король» (1991), «Разыскивается опасный преступник» (1992), «Лихая парочка» (1993), «Маэстро-вор» (1994).
отрывок из произведения:
...Август 1931 года для оперуполномоченного облугрозыска Моти Левушкина выдался крайне нелегким. Банда Степана Ковенчука взяла банк в Уктусе, маленьком городке на юге области, специально выбрав день выдачи зарплаты рабочим крупнейшего металлургического завода. Полмиллиона за один налет выгребли бандиты. Ограбление в Уктусе было вторым дерзким налетом Ковенчука с начала года. Вторым, но, по всей видимости, не последним.
Семен Иваныч Путятин, начоблугрозыска, хоть и отличался завидной выдержкой и здоровьем, узнав о налете, схватился за сердце. И было отчего. Два дерзких ограбления в год, которые оставались безнаказанными, вызвали гнев у вышестоящих властей. Лишь заступничество Ефима Масленникова, секретаря обкома, да героическое прошлое Семена Ивановича помогли ему удержаться на своем посту. На поимку банды ему дали две недели. «Сгорел начальник наш», — усмехался не вполне советский элемент Гриша Сивков, не любивший Семена Ивановича.
Мотя Левушкин узнал про налет после обеда. Первую половину дня он занимался крайне пустяковым делом, которое, как полагал Мотя, Семен Иванович поручил ему в насмешку, ибо как ещЁ можно было расценить поиск пропавшей козы гражданки Сусловой, подавшей заявление прямо в угрозыск. В заявлении Суслова написала о сговоре кулаков-мироедов с бандитскими охвостками и о том, что пора всех вывести на чистую воду. Путятин, напуганный последними событиями и не знавший, за что хвататься в поиске банды, поручил Моте заявление проверить. Мотя же, по справедливости, углядел в этом насмешку.
Старуху Суслову Левушкин нашел во дворе. Она варила в котле какое-то снадобье, и дух от него шел такой, что Мотю чуть не вывернуло наизнанку.
— Козу ради приблудышки Нинкиного и держала, — помешивая варево, говорила старуха. — Мужа-то у Нинки нет, а живет она, как сыр в масле катается, денег у ней многуще, брильянтов пропасть, сама нигде не работает, а уж дальше вы сами смекайте, что и откуда!..
Суслова сделала загадочное лицо, вопросительно глянув на Мотю, будто он должен был ответить ей на её загадку, но Левушкин, и без того обозленный на выпавшее ему, как в насмешку, дело, старуху одернул и велел рассказывать лишь о пропаже козы: когда, где и на кого Суслова думает. Старуха доподлинно знала, когда, где и кто, ибо козу зарезал забулдыга-сосед Печнов: и кровь-то на поленнице есть, и рога валяются, и дух вареного козлиного мяса прямо в нос шибает!.. Тут старуха завыла в голос по убиенной козе, а Мотя смело шагнул из ворот к соседу, увидел воочию кровь на поленнице, рога, а в сарае висела даже шкура, по всему ещё сырая, снятая с козы недавно. Да и Печнов не отпирался, но доказывал, что кормилась Зинка (так звали козу) на его огороде постоянно, а вчера к тому ещё умяла тюрю, каковую жена его, Груша Печнова, сварила для поросяток, поэтому вопрос о козе является спорным. И ещё обидно то, что жадюга-подкулачница Суслова им молока не давала, продавая его втридорога бандитской любовнице Нинке Первухиной, у кого денег куры не клюют, а деньги те обагрены кровью советских рабочих и крестьян. Тут Печнов ввернул про нарождающийся фашизм в Германии, расстрел восьми негров в Америке и ликвидацию кулака как класса, обнаружив своё, тонкое понимание политического вопроса, а также и то, что его, Печнова, просто так не возьмешь, он скорняк, пролетарского происхождения, а пролетария трогать нельзя, ибо на кого же тогда будет опираться Советская власть?!
У Моти от всех таких разговоров разболелась голова, однако, скрипя зубами, составил протокол, заставил Печнова расписаться, что Печнов с гордостью сделал, и ушел, ещё больше распалившись в душе на Путятина, заставившего его, лучшего стрелка Осоавиахима, заниматься столь паскудным делом. Да, Мотя работает в угрозыске всего три месяца, но направлен он был на серьезную оперативную работу флагманом социндустрии заводом Ильича, и направлен не просто в милицию, а именно в угрозыск, где требовались его силы и военный талант. А это получается, что Путятин разбазаривает лучшие кадры: и завод в убытке, и угро — без помощи! С таким решительным настроением Мотя вернулся в отдел, и тут въедливый элемент непролетарского происхождения Гриша Сивков его и огорошил сообщением о взятии банка в Уктусе, что ещё раз доказывало Мотину правоту насчет использования его не как козлиного Шерлока Холмса, а как боевого члена социализма. Но это бы полбеды. Второе событие, вконец подорвавшее веру Левушкина в Семена Ивановича (но не означавшее примирение со взглядами непролетария Сивкова), накатило вслед за первым, и тут уже стервец Сивков дал волю своей душевной язве...