Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Ильдар Анвярович Абузяров родился в г. Горьком в 1975 году. Окончил исторический факультет Нижегородского университета. Параллельно учился в московском исламском колледже.
Работал в строительном бизнесе. Преподает в нижегородском медресе «Махинур». В качестве спортивного обозревателя сотрудничает в нижегородских газетах.
Проза Ильдара Абузярова особенная, – с нежной интонацией, с хрупким рисунком жизни.
отрывок из произведения:
...И вновь я, пытаясь начать этот рассказ, возвращаюсь к наболевшей теме. Вновь точу карандаш за карандашом, обдумывая, как оно все будет, как Родригио наконец-то встретится с Андре, как она улыбнется ему. Но карандашная стружка, замусоривая лист, делает его, негодника, ни на что не пригодным, оставляет непонятным, где стружка от удачной находки, а где вязь явно неудавшихся слов и фраз.
И, вроде, нельзя сказать, что Родригио такой беспомощный, а я такой неуклюжий. Просто при виде белого листа мы как-то теряемся, мешкаем, а проще говоря, впадаем в ступор. Белый лист для нас точная противоположность красной тряпке для быка. В такой момент мы не находим себе места, не знаем, где взять силы на новые подвиги и свершения. И нам кажется, что все предыдущие попытки, все усилия были тщетны, — впрочем, об этом позже. А сейчас нам остается лишь выкинуть лист, высыпав стружку в мусорную корзину, и все начать сначала.
Отбросив ломающиеся карандаши, я вновь собираюсь с силами, вновь хожу все вокруг да около компьютера, но потом вдруг, набрав побольше воздуха в грудь, стремительно подлетаю к клавиатуре, открывая на ходу новый файл быстрее, быстрее, пока Андре улыбается в фантазиях Родригио, пока она благосклонна к нему; в надежде, что наконец-то Родригио пройдет свой долгий путь по освещенной улице, станет в тень дерева под окнами Андре, начинаю печатать — но, о ужас, когда уже отпечатал полстраницы, понимаю, что забыл перевести шрифт. И получилась такая абракадабра — ну, ничего не разобрать: где удачные находки, а где полнейшая чушь.
И нельзя сказать, что мы с Родригио такие уж дурачки или что нам нечего сказать Андре. Нет, нельзя сказать, что мы с Родригио совсем идиотики. Иногда у него даже появляются остроумные мысли и веселые шуточки, особенно когда он идет по весенней улице и легко жонглирует словами. И тогда я заражаюсь его остроумием и тоже начинаю жонглировать, подражая колоритному уличному сленгу. Но стоит ли смешить белых гусей, ведь мои остроумные шутки, как потерянные ими жемчужные перья, утопают в навозе пустого словоблудия.
Нет, я не боюсь белого листа самого по себе, я бы с легкостью шагнул в него и очутился бы на залитой солнцем весенней улице. В кармане весело бренчит монета, бряк-бряк, ударяясь о ключи, в голове скрипучей коростелью кричит музыка, в то время как капель барабанными палочками ударяется о мостовую, а мои пальцы о клавиатуру — вот он, Родригио, своей каучуковой подошвой то там, то здесь проламывает корку ломкого весеннего снега, пробиваясь к черной земле. К земле, что пахнет сеном и хлебом, отцовским сеном и материнским хлебом, как это ни пафосно звучит.
И я бы шел без оглядки вместе с Родригио, зная, что на каждом новом месте, где ступит его нога в ботинке с каучуковой подошвой, появится покоренная нами земля. И наша уверенность будет расти от шага к шагу, от слова к слову, ведь он идет не просто так, а идет к дому Андре, где встанет под сенью дерева, уставившись на белую стену дома, не в силах предпринять больше ни шага, как я не в силах вымолвить больше ни слова....
...И вновь я, пытаясь начать этот рассказ, возвращаюсь к наболевшей теме. Вновь точу карандаш за карандашом, обдумывая, как оно все будет, как Родригио наконец-то встретится с Андре, как она улыбнется ему. Но карандашная стружка, замусоривая лист, делает его, негодника, ни на что не пригодным, оставляет непонятным, где стружка от удачной находки, а где вязь явно неудавшихся слов и фраз.
