Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Уильям Бойд (р. 1952) — один из виднейших английских писателей. Его роман «Нутро любого человека» (Any Human Heart), в 2002 году номинированный на премию Букера, построен в форме личного дневника писателя Логана Маунтстюарта (фигура вымышленная). События длинной (1906-1991) жизни героя вплетаются в ткань истории: в романе фигурируют Вирджиния Вулф, Ивлин Во, Пикассо, Хемингуэй. Герой шапочно знаком практически со всеми значительными художниками XX века: раскланивается на улицах и беседует на вечеринках. Но это не исторический роман; знаковые фигуры — лишь фон или даже средство показать жизнь типичного европейского интеллектуала изнутри.
отрывок из произведения:
...1923 10 декабря 1923
Мы – пятеро католиков – возвращались с мессы: шли от остановки автобуса к школе, и тут Барроусмит и четверо, не то пятеро его неандертальцев принялись скандировать: «Папские псы» и «Фенианские предатели». Два шкета из младших классов расплакались, пришлось мне подойти к Барроусмиту и спросить: «А скажи-ка, Барроусмит, к какой церкви принадлежишь ты?». «К англиканской, конечно, тупица», – ответил он. «Ну так, считай, тебе здорово повезло, – сказал я, – хоть какая-то церковь согласилась принять человека, физически столь отталкивающего». Все рассмеялись, даже обезьянья команда Барроусмита, а я сбил моих овечек в стадо, и мы достигли школьных пастбищ без дальнейших приключений.
Скабиус и Липинг[6] объявили, что я совершил поступок недопотрясающего качества, и что вся эта стычка и обмен репликами достаточно забавны для занесения в нашу «Livre d''''Or»[7]. Я оспорил их заявление, сказав, что, поскольку я рисковал получить от Барроусмита и его лакеев телесные повреждения, содеянное мной надлежит отнести к разряду недопотрясающего со звездочкой, однако Скабиус с Липингом проголосовали против. Свиньи! Один из плакс, малыш Монтегю, был призван в свидетели, и Скабиус с Липингом, приятнейшим образом поаплодировав, вручили мне гонорарий (по две сигареты с каждого за недопотрясающее достижение).
Когда мы пили после уроков чай, я поделился с ними планом, который разработал на триместр Св. Мартина. Нет смысла, сказал я, просто сидеть и ждать, когда с нами случится то или иное потрясающее событие – мы должны сами инициировать их. Я предложил подвергнуть каждого испытанию: двое из нас придумают задание для третьего, а его старания выполнить таковое будут документироваться (по возможности, с привлечением сторонних свидетелей) в «Livre d''''Or». Только так, заявил я, мы сумеем пережить страшные невзгоды, коими грозит нам следующий триместр, а уж после него мы выйдем на финишную прямую: летний триместр всегда приятнее прочих, он способен и сам о себе позаботиться. Затем аттестат зрелости, экзамены на получение университетской стипендии и мы свободны – мы, разумеется, надеемся, что нас ждет Оксфорд (по крайней мере, меня и Скабиуса – Липинг говорит, что не имеет ни малейшего желания тратить на университет три года своей и без того наверняка недолгой жизни). Скабиус предложил учредить фонд, который позволит частным образом отпечатать роскошное нумерованное издание «Livre d''''Or», – хотя бы для того, чтобы увековечить все беззакония Абби. «Или предупредить наших потомков о том, какой ужас их ожидает», – прибавил Липинг. Предложение было единогласно одобрено – каждый из нас внес в новый «издательский фонд» по одному пенни, а Липинг тут же начал прикидывать плотность и выделку необходимой бумаги, тиснение на кожаном переплете и тому подобное.[8] Нынешней ночью услаждался в спальне упоительными видениями Люси. № 127 за этот триместр.
12 декабря [1923]
К большому и радостному моему смущению, мистер Хоулден-Доз расхвалил перед выпускным классом мое эссе о Драйдене, назвав его образцовым. «Если кто-либо из вас пожелает получить дальнейшие сведения, Маунтстюарт, нисколько в этом не сомневаюсь, предоставит вам, за умеренную плату, возможность прочесть его», – сказал он. (Я с обидой подумал: Все-таки присутствует в натуре Х-Д некая злобноватость. Хотя, возможно, он просто почувствовал, как во мне пышным цветом распускается самоуверенная гордыня?).
Впрочем в натуре его присутствовала и некая кротость, что стало очевидным под конец дня, когда он нагнал меня под аркадами, и мы вместе прошлись в сторону часовни. «Весь этот англиканизм еще не подорвал вашей веры?», – спросил он меня у двери часовни. Вопрос показался мне странноватым, и я пробормотал нечто невнятное, о том, что не обращаю на него особого внимания. «Сие на вас не похоже, Маунтстюарт», – промолвил он и удалился. За ужином я спросил Липинга, к чему, по его мнению, клонил Х-Д. «Он хочет, чтобы ты стал фанатичным атеистом вроде него», – ответил Липинг. У нас состоялся интересный и, надеюсь, не очень претенциозный разговор о вере. Я спросил у Липинга, отчего он, будучи евреем, не ходит в синагогу так же, как мы, католики, ходим к мессе. Я, может быть, и еврей, ответил он, но еврей англиканский, и уже в третьем поколении. Мне это показалось не очень вразумительным, зато теперь мне стало понятно, отчего я так редко размышляю о религии. Некритическая вера безумно скучна. Все великие художники были скептиками. Возможно, стоит развить эту мысль в следующем эссе, которое я напишу для Х-Д. Ему она придется по вкусу. Когда мы покидали столовую, Липинг признался, что проникся подобием страсти к малышу Монтегю. Я сказал, что малыш Монтегю есть растленная скотина в процессе становления – скотинчик. Липинг расхохотался. Вот за что я его люблю.
18 декабря [1923]
Пишу это в поезде на Бирмингем, настроение кислое, неотвязная подавленность раз за разом накатывает на меня. Так обидно было видеть Скабиуса, Липинга и, казалось мне, 90 процентов учеников нашей школы, садящимися в поезда, что идут к Лондону и к югу. После того, как расточились те, кто живет невдалеке от школы, нас осталось человек двадцать, стоявших по всему вокзалу в ожидании поездов, которые доставят нас в наши далекие и пресные провинциальные города (Нориджский вокзал, вдруг подумалось мне, есть олицетворение унылости, составляющей самую суть провинциальной жизни). В конце концов, подошел мой поезд и я отыскал для себя в последнем вагоне пустое купе. Впрочем, дорогой у меня появлялись временные спутники, но я сидел, сгорбившись над записной книжкой и украдкой наблюдая за ними, и пока число миль, отделяющих меня от «дома», сокращалось, на сердце моем становилось все тяжелее. Дюжий матрос со своей размалеванной девкой, коммивояжер с картонным чемоданом, толстая женщина, поедающая конфеты – по две на каждую из те, что она скармливала своему крошечному, ясноглазому, молчаливому ребенку. Недурственное предложение.
Позже. В мое отсутствие мама продолжала отделывать комнаты. Мою она оклеила – не спросясь у меня – темными, оттенка жженного сахара обоями с какими-то расплывчатыми серебристо-серыми щитами не то шлемами. Совершенно отвратительными. Столовая обратилась в ее «швейную мастерскую», так что есть нам теперь приходится в зимнем саду, где стоит – как-никак, середина зимы, – адский холод. Отец, похоже, принимает эти и иные преобразования без жалоб. Волосы у мамы черны, как вороново крыло, боюсь, вид ее становится все более нелепым. Кроме того, у нас теперь новый автомобиль, «Армстронг-Сиддли» – сверкающая никчемность, которая стоит в гараже под брезентом. Отец предпочитает ездить на работу трамваем.
Ходил прогуляться по Эджбастону, скука уже гложет меня, – тщетно пытался отыскать в больших домах и виллах какие-либо признаки духа индивидуальности. Рождественская елка безусловно есть одна из самых печальных и пошлых выдумок человечества. Надо ли говорить, что у нас она великанского роста – стоит в замнем саду, подпирая согнутой верхушкой стеклянный потолок. Заглянул в синематограф и в течение получаса смотрел «Брачную лихорадку». Вышел оттуда обуянным похотливой страстью к Розмари Чанс. Слава Богу, послезавтра приезжает Люси. Или я поцелую ее в эти каникулы, или подамся в монахи...
...1923 10 декабря 1923
