Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Альфа-версия последнего романа цикла Избранник Демиургов. Кондрахин свершил нужное деяние, и опять — отчасти невольно.
Альфа-версия последнего романа цикла Избранник Демиургов. Кондрахин свершил нужное деяние, и опять — отчасти невольно.
отрывок из произведения:
...Ветхий, никогда не знавший ремонта, деревянный домишко тоскливо глядел мутными, словно глаза его нынешних обитателей, окнами через запущенный сад в сторону крутого берега Оки. Разгар мая, а через открытую форточку в убогую хибару вползал злой сквозняк. Печь, разумеется, не топлена, на столе — живописный бардак, находка для любителей натюрмортов. Тузик брезгливо дернул носом и оглянулся на сладко причмокнувшую во сне сожительницу. Солонка повернулась на бок, выпростав изпод грязного одеяла голую левую ногу. Никто не помнил ее по имени, да и с определением возраста выходили проблемы. Тузик, впрочем, раньше звался Коля Туз, но по мере того, как жизненная сила уходила из него, а руки по утрам тряслись всё больше и больше, он незаметно превратился в Тузика. Когда-нибудь он предстанет перед Божьим судом и предъявит оправдание всей своей никчемной жизни. Дескать, наследственность виновата, а не я, Господь. Действительно, отец Тузика в свое время по пьянке захлебнулся в канаве. К утру бродячие собаки основательно поработали над ним. Безутешная вдова спустя месяц или два была обнаружена в туалете районной больницы с пустой бутылкой портвейна в окоченевшей руке. Помощь, как водится, слегка запоздала. Тузику тогда не исполнилось и пятнадцати, и оказался он один одинешенек против целого враждебного мира. Чудесным образом он протянул следующие двадцать лет.
Вот уже более года Тузик с Солонкой обитали в домике своего бывшего собутыльника, Васьки Глыка. Тот впоследствии где-то сгинул: то ли сел, то ли утоп — его исчезновение как раз пришлось на время ледохода. Но соседи к тому времени Тузика уже знали, приобвыклись, тем более, что неприятностей им он не доставлял, так что участкового не вызывали. Да и улица была своеобразная. После революции ей присвоили почти мистическое имя: «Октябрьский тупик», потом переименовали в честь какого-то большевика или контрреволюционера, что определялось лишь одним — успел ли ты помереть самостоятельно, или товарищи по партии поставили тебя к стенке в тридцать седьмом. Ко времени развертывания настоящих событий на улочке оставалось не больше десятка старых, послевоенных домов, между которыми гордыми утесами вздымали свои шпили усадьбы или крепости «новых русских». Между собой и окружающей нищетой хозяева их воздвигли высоченные каменные и бетонные заборы.
Безумно, до тошноты хотелось пить. Сопя, как маневровый паровоз, Тузик добрался до стола. Как и ожидалось, все кружки были пусты, хотя и условились спутники по жизни оставлять на утреннюю похмелку хоть по десять капель. Слегка помятое ведро для воды также тускло отсвечивало голым донышком. Выругавшись для приличия, Тузик дотянулся до старенького холодильника, доставшегося по наследству от сгинувшего хозяина. По всем законам полагалось доисторическому «Саратову» быть проданным за бутылку самодельного пойла, но охотников до ржавого железа как-то не находилось. К тому агрегат, несмотря ни на что, упрямо работал.
Так и есть! Почти половина трехлитровой банки огурцов! Жадно припав к краю, Тузик принялся смаковать рассол. Внизу, под слоем смородинно-вишневых листьев что-то перекатилось. Никак завалялся огурчик? Вооружившись ножом за неимением вилки, Тузик принялся за охоту. Огурец отчаянно сопротивлялся, не желая быть съеденным, но человеческая воля оказалась сильнее, и через пару томительных минут хрустящий деликатес исчез в тузиковой пасти. К великому сожалению, огурец оказался последним.
Понятно, что ни Тузик, ни Солонка соленьями не занимались. Разносолами они баловали себя только после успешных экскурсий в дачные поселки. К чести своей, брали они немного — ровно столько, сколько могли унести в руках.
Рассол, конечно, хорошо, но хотелось большего.
— Эй, Солонка, хватит дрыхнуть! — потряс он за плечо непутёвую бабу, пристроившуюся к нему в сожительницы. — Жрать в доме нечего, думай, что делать будем.
Подруга протяжно зевнула, глянула на Тузика укоризненно, и слабо махнула рукой. Смысл жеста был ясен: отвяжись, не до тебя. Однако Тузик, обуреваемый утренним похмельным беспокойством, подругу жизни всё же растолкал.
— Ну, чего тут думать? — умывшись, укорила она сожителя. — Либо на дачи — картошки поискать, либо потёмками снова туда, на Паперть.
— Днём на дачах тоже опасно. Тепло уже, там народу полно. Накостыляют ещё, — вслух подумал Тузик.
— Тогда на Паперть, — решила за них двоих Солонка и принялась неспешно прибираться после вчерашнего шабаша.
Один за другим заходили вчерашние собутыльники, спрашивали денег — зная наверняка, что в доме этом деньги больше получаса не задерживались. Но всё же спрашивали. Важен был предлог, и теплилась надежда опохмелиться на халяву. Пригласили Тузика вскопать бабке огород, за бутылку. Но огород располагался далеко за городом, и он отказался. Тоня, вчерашняя собутыльница, принесла каких-то пирожков, и хозяева кое-как перебили чувство голода. К обеду собутыльники рассеялись, кто куда, а Тузик прилег отдохнуть. Солонка, подкрепившись пирожками, даже помыла пол. Потом, уморившись, прижалась боком к сожителю.
— Не по душе мне эта Паперть, — признался Тузик.
— Чего так? — удивилась Солонка. — Никто не гонит, заработок не отбирает. Попробовал бы ты так у Ахтырской посидеть!
— Сидеть-то хорошо, — не возражал мужик, — ты попробуй золото потом сдать. Того и гляди качки проклятые прижмут, не только золота — жизни лишат. Тебе-то хорошо, ты в ряды не ходишь.
— К универмагу ходи, — посоветовала Солонка. — Там тоже золотишко скупают.
— Куда ни ходи, везде запомнят, — посетовал Тузик.
— Да пусть их запоминают, — легкомысленно отмахнулась подруга. — Менялы на тебе знаешь какую деньгу заколачивают? Твои монеты переплавят, а золото потом ювелирам в пять раз дороже сдадут. Кто же станет допытываться, откуда ты их берешь?
— Менялам, может, это и до балды, а бандюкам, которые за ними стоят, ни в коем разе, — проворчал Тузик.
— Если боишься, тогда вечером идём на дачи, — вынесла свой вердикт Солонка.
И с удовлетворением, вполне ожидаемым, так как разговор этот повторялся уже в который раз, услыхала, что дачи Тузику поперек горла, лучше уж на Паперть. День тянулся и тянулся...
...Ветхий, никогда не знавший ремонта, деревянный домишко тоскливо глядел мутными, словно глаза его нынешних обитателей, окнами через запущенный сад в сторону крутого берега Оки. Разгар мая, а через открытую форточку в убогую хибару вползал злой сквозняк. Печь, разумеется, не топлена, на столе — живописный бардак, находка для любителей натюрмортов. Тузик брезгливо дернул носом и оглянулся на сладко причмокнувшую во сне сожительницу. Солонка повернулась на бок, выпростав изпод грязного одеяла голую левую ногу. Никто не помнил ее по имени, да и с определением возраста выходили проблемы. Тузик, впрочем, раньше звался Коля Туз, но по мере того, как жизненная сила уходила из него, а руки по утрам тряслись всё больше и больше, он незаметно превратился в Тузика. Когда-нибудь он предстанет перед Божьим судом и предъявит оправдание всей своей никчемной жизни. Дескать, наследственность виновата, а не я, Господь. Действительно, отец Тузика в свое время по пьянке захлебнулся в канаве. К утру бродячие собаки основательно поработали над ним. Безутешная вдова спустя месяц или два была обнаружена в туалете районной больницы с пустой бутылкой портвейна в окоченевшей руке. Помощь, как водится, слегка запоздала. Тузику тогда не исполнилось и пятнадцати, и оказался он один одинешенек против целого враждебного мира. Чудесным образом он протянул следующие двадцать лет.
