Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Рассказ входит в сборник «Дом одинокого молодого человека : Французские писатели о молодежи» . В сборник вошли лучшие рассказы и повести о молодежи, появившиеся во Франции за последние 10–15 лет. Сборник не только рассказывает читателю о том, как живут, что думают, о чем мечтают молодые французы, но и знакомит с живым литературным процессом во Франции наших дней, поскольку в нем участвуют авторы самых разных направлений, традиций и творческих манер.
отрывок из произведения:
...Поворот на скорости 100 километров в нас. В «кресле самоубийц» — рядом с водителем — сидит Алин, воплощение жизнелюбия. Ее бросает вправо, но она продолжает прихорашиваться, посматривая в зеркальце на противосолнечном козырьке. Поморгав удлинившимися ресницами, она красит одно веко, затем второе и в довершение рисует на щеке мушку.
— Муха це-це! — говорит Луп. — Кого будешь усыплять?
На голове у него шляпа (он никогда не носит шляпу), во рту трубка (он некурящий). Измененная внешность, печальный взор, прикованный к дороге, строго очерченной двумя рядами пирамидальных тополей. Еще газу. Сто двадцать! Машина проносится мимо дорожного рабочего в оранжевой куртке, орудующего на обочине малюткой-мотокосилкой, срезающей траву вперемешку с ромашками. Сто тридцать! За такую скорость лишают прав. Но Луи может лишиться кое-чего поважнее, и он плевать хотел на радары. Он мчится вперед, не желая замечать ни окрестностей, ни населяющую их живность.
— Коровы, — все же бормочет он.
Вокруг видимо-невидимо коров — черно-пестрых и красно-пестрых. Волоча тяжелые розовые вымя, они обмахиваются хвостами, отгоняя слепней. Алин знает, что ее брат сейчас более, чем эти коровы, достоин называться жвачным — он все время пережевывает одну и ту же мысль. На участие в этой авантюре она согласилась потому, что очень привязана к нему и одновременно беспечна. Как ни храбрись, а волноваться есть из-за чего: у этого одолженного у приятеля драндулета лысые шины и плохие тормоза; да и рискованно доверять свою жизнь задушенному галстуком и горькими мыслями полоумному, который собирается без приглашения, издали наблюдать за свадьбой собственной невесты. Уступив уговорам мамаши и папаши Дюпонтье, знающих толк в жизни, она согласилась «пойти под венец» с учителем английского (надежное место, продолжительный летний отпуск), и сегодня молодые предстанут перед двумя выдающимися животами коммуны; один, обрамленный трехцветным стягом, принадлежит месье Уару, мэру и уважаемому владельцу 300 гектаров пастбищ; другой, задрапированный белым стихарем в мелкую складку, — отцу Тависсу, кюре в Сент-Обен-ле-Эпине. Как ни злись, но учителя тоже зовут Луи. И если вдруг невеста произнесет во сне имя первого, второй не огорчится.
— Видишь, кто сзади? — опрометчиво произносит Алин.
На горизонте вырисовывается белый как снег лимузин с номерным знаком «94» — департамент Валь-де-Марн. Печальный взор Луи на мгновение загорается. Таких умопомрачительно дорогих чудовищ иногда уступают по дешевке редким счастливчикам американцы или всякие эмиры, и едет такой счастливчик, недоверчиво подпрыгивая на сиденье, у него не путь — траектория. И снова взгляд потух.
— Смотри-ка, этот танк тоже на свадьбу!
Роскошный монстр стремительно вырастает в зеркале заднего вида, оглушительно сигналит и вырывается вперед. За сто пятьдесят! Но Алин и Луи успевают разглядеть пассажиров. Над рулем парит сигара, упирающая одним концом в физиономию со свисающими на крахмальный воротничок щеками. Под сигарой красуется черная «бабочка». Папаша Картен! За его спиной маячат два декольте: одно могучее, отягощенное жемчугами, другое худосочное, с выпирающими костями, как у мертвеца, получившего разрешение на время церемонии покинуть могилу. Мамаша Картен, древняя, как мир, бабушка жениха по материнской линии! Алин не произносит ни слова. Но Луи взрывается:
— Вонючие кожевники! Сам господь учует, что тут несет деньгами, если им вздумалось помолиться на мессе!
Еще один козырь у учителишки: родители сколотили на кожах состояние и его устроили. Это словечко не сходит с уст мадам Дюпонтье. Эта мудрая особа любила произносить безразличным тоном, завидя свою дочь с Луи: «Да, да, моя малышка Мари свободна, я не мешаю ей пробовать, сравнивать…» Но мысль о «достойном положении» и «первоначальном вкладе» в виде «трех комнат и кухни» не давала ей покоя, и она спешила добавить: «Понимаете, Луи, наши бабки были кое в чем правы… Любовь — это одно, а устроиться — совсем другое». Луи задыхается от ярости и вжимает педаль акселератора в пол. Алин тревожится:
— Не станешь же ты скандалить в церкви?
Молчание. Наконец Луи откликается:
— Я просто хочу постоять около прохода. Пусть все видят меня, пусть вспомнят, что я дважды переспал с новобрачной. Пусть она сгорит со стыда, когда пойдет мимо меня под руку со своим учителишкой. Церковь охраняется государством. Никто не может помешать мне войти.
...Поворот на скорости 100 километров в нас. В «кресле самоубийц» — рядом с водителем — сидит Алин, воплощение жизнелюбия. Ее бросает вправо, но она продолжает прихорашиваться, посматривая в зеркальце на противосолнечном козырьке. Поморгав удлинившимися ресницами, она красит одно веко, затем второе и в довершение рисует на щеке мушку.
