Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
«Сними обувь твою» — последний роман великой Войнич из ее легендарного цикла об Оводе. На сей раз главной героиней выступает его прабабка — гордая, независимая, романтичная красавица Беатриса Тэлфорд, неспособная смириться с унылой судьбой «проданной» жены и смело вступающая в борьбу за свое женское счастье.
Снова и снова приходится ей сталкиваться с подлостью титулованных мужчин, с равнодушием защищающего их света, но Беатриса не склоняет головы. На помощь ей приходят люди из народа — честные» отважные и способные на верную дружбу и искреннюю преданность.
отрывок из произведения:
...В начале лета 1763 года Генри Телфорд, молодой сквайр Бартона в Уорикшире, стоял вечером в своей лондонской квартире перед зеркалом, поправляя жабо своей лучшей рубашки. Он совершал туалет очень тщательно, но без всякой охоты.
На этот раз он предпочел бы остаться дома и лечь спать пораньше, так как светские разговоры уже успели ему надоесть, а кроме того, он не привык засиживаться далеко за полночь, но старая леди Мерием упомянула в своем письме, что среди ее приглашенных будет некая благородная девица, с которой она очень хотела бы его познакомить. Он понимал, что ему следует поехать на этот бал хотя бы в знак благодарности за ее хлопоты, несмотря на то, что он был убежден в их бесполезности.
Если она и не сумела подыскать ему жену, то уж никак не по своей вине.
Столько же по доброте душевной и из любви ко всяческому сватовству, сколько из-за просьбы сестры она приложила много стараний, чтобы помочь ему; но до сих пор ни одна из юных леди, с которыми она его знакомила, не показалась ему подходящей для роли хозяйки Бартона. У большинства из них манеры были так же прелестны, как и платья, и некоторые были прелестны и сами. Красивые женщины нравились ему не меньше, чем всякому другому, — так же, как ему нравились вьющиеся розы на стенах Бартона; однако выбор матери для его сыновей — вопрос серьезный, даже более серьезный, чем выбор быка для его коров, и этот вопрос нельзя решать легкомысленно, основываясь только на том, что ему понравилось хорошенькое личико. Избалованные лондонские барышни слишком изнежены, чтобы рожать и вскармливать здоровых детей, и слишком пусты, чтобы разумно воспитывать их в страхе божьем.
Сам он, даже не говоря о Бартоне, мог предложить многое. В зеркале отражался очень представительный молодой человек, правда чуть-чуть провинциальный и полнокровный, но зато великолепно сложенный, здоровый и телом и духом, широкоплечий, крепкий и достаточно высокий для того, чтобы выглядеть внушительно верхом на лошади. Его волосы, золотисто-рыжие, цвета спелой пшеницы, круто вились над лбом, как у античного борца; широко расставленные простодушные серые глаза позволяли забыть о тяжелой нижней челюсти. К шестидесяти годам ему, вероятно, предстояло приобрести благодаря неумеренности и старому портвейну апоплексическую внешность и бешеный нрав, столь обычные среди богатых сквайров центральной Англии. Можно было ожидать, что уже в сорок лет он начнет полнеть, если не будет следить за собой. Но до этого было еще далеко, ему было двадцать шесть, и его здоровая англосаксонская красота была в самом расцвете.
Хотя ему не удалось достигнуть той цели, ради которой он, собственно, и приехал в Лондон, он все-таки не жалел о том, что доставил себе это удовольствие. Несомненно, оно стоило ему дорого — так дорого, что второй подобной поездки он не сможет себе позволить, ибо Бартон, конечно, превосходное поместье, но все же не золотое дно. Однако, если даже ему придется уехать домой ни с чем и за неимением лучшего жениться на дочери приходского священника, он будет знать, что хоть раз повеселился как следует мужчине, прежде чем остепениться и возложить на себя высокие обязанности отца семейства. Никогда больше он не будет красивым молодым холостяком со свободными деньгами в кармане.
Он положенное время, искренне горюя, носил траур по любимому отцу, составил завещание и убедился в том, что все справедливые претензии удовлетворены и что поместье в полном порядке. Затем он воспользовался случаем и в течение девяти недель приобщался к веселой жизни столицы. Будучи благовоспитанным юношей, он приобщался к ней большей частью в домах и под покровительством почтенных великосветских дам, но дважды — нет, трижды, — не забывая, однако, о своем здоровье и репутации, знакомился с ней и в других местах. Теперь развлечения уже начали ему приедаться, и он затосковал по Бартону и коровам.
А все-таки жаль… Он хорошо знал, какая жена ему нужна, и знал также, что ему вряд ли удастся ее когда-нибудь найти, если его поездка в Лондон окажется бесплодной. В Уорикшире, даже если он и встретит такую девушку, он все равно не сможет добиться ее руки.
Рекомендательными письмами в Лондон местная знать снабдила его с большой охотой. Лично против него никто ничего не имел, и его вельможные соседи были очень любезны с нравственным и состоятельным юношей, который щедро жертвовал в предвыборные фонды и на достойные благотворительные учреждения, хорошо ездил верхом и стрелял и когда-то учился вместе с их сыновьями, — но не настолько любезны, чтобы отдать за него одну из своих дочерей. Ему тактично намекнули, что в Лондоне, где никто не помнит его отца, он скорее успеет в своем намерении.
В глубине души его давно уже злила доброжелательная снисходительность местных лордов и сквайров. С тех пор как он начал думать об этом, он всегда чувствовал, что он, сын раrvenu[1], имеет больше права на землю, теснее связан с ней, чем любой Мерием или Монктон. Правда, его отец принадлежал к «вульгарным нуворишам», к наглым чужакам, присутствие которых в графстве терпели только по необходимости. Но правда и то, что как человек — Да и как хозяин — он был лучше любого из этих надменных сквайров, которые презрительно его сторонились. Разумеется, он скверно ездил верхом, боялся собственного ружья и был легкой мишенью для насмешек. Но тем не менее у всех его арендаторов было вдоволь чистой питьевой воды, и крыши у них не текли, чего нельзя было сказать о многих других поместьях. И кроме того, он любил в Бартоне каждый прутик, каждый камешек.
Однако у человека, кроме отца, есть еще и мать, а мать Генри носила фамилию Бартон. Впрочем, и с этой стороны его кровь не была голубой — предки его матери снимали шляпу перед герцогом. Но они владели своей землей гораздо дольше, чем герцогская семья своей; они так долго работали, жили и умирали на этой земле, что в конце концов она завладела ими...
...В начале лета 1763 года Генри Телфорд, молодой сквайр Бартона в Уорикшире, стоял вечером в своей лондонской квартире перед зеркалом, поправляя жабо своей лучшей рубашки. Он совершал туалет очень тщательно, но без всякой охоты.
