Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Произведение большого подцикла, посвящённого истории Новой Земли — от ядерной войны до превращения нашей планеты в мощнейшую звёздную державу. (К этому циклу, собственно, так или иначе примыкает множество других произведений автора.) В 20 году Первой Галактической Войны, во время оккупации Чужими русской колонии планеты Надежда, по приказу коменданта сторкадского сектора кен ло Ваарта были схвачены тридцать шесть детей и подростков в возрасте 8-14 лет — состав детского хора столицы колонии «Синяя Птица». Кен ло Ваарт пытками добился от одиннадцати маленьких певцов (двум девочкам удалось бежать вскоре после ареста и присоединиться к партизанам, остальные члены хора умерли в процессе «уговоров») согласия петь для сторков их песни. На протяжении полугода «хор» выступал на планете и околопланетных базах.
В 20 году Первой Галактической Войны, во время оккупации Чужими русской колонии планеты Надежда, по приказу коменданта сторкадского сектора кен ло Ваарта были схвачены тридцать шесть детей и подростков в возрасте 8-14 лет — состав детского хора столицы колонии «Синяя Птица». Кен ло Ваарт пытками добился от одиннадцати маленьких певцов (двум девочкам удалось бежать вскоре после ареста и присоединиться к партизанам, остальные члены хора умерли в процессе «уговоров») согласия петь для сторков их песни. На протяжении полугода «хор» выступал на планете и околопланетных базах.
отрывок из произведения:
...Нас было тридцать шесть.
Нине и Эльфриде удалось бежать. Они шли в хвосте, плакали, хныкали, цеплялись друг за друга, еле тащились... я ещё презрительно на них оглядывался, на раскисших, жалких, думал, что хоть они и девчонки, но они же наши девчонки, как они так могу унижаться перед врагом... а когда сторки почти перестали за ними следить — они вдруг молча и стремительно рванули в кусты. И их не догнали. Они живы, наверное. Они, наверное, воюют.
А мы — двадцать три из нас — умерли.
Одиннадцать — ещё умирают. Уже полгода умирают и никак не могут умереть.
Вы никогда не видели ходячих трупов из старинных сказок? Посмотрите; мы — вот. Одиннадцать штук. Девять мальчиков, две девочки.
Если бы год... семь месяцев назад мне сказали, что я каждый день буду ходить мимо электронного табло, на котором победными резкими штрихами будут высвечиваться всё новые и новые территории, захваченные врагом — почти каждый день — и не заору, что это ложь, не разобью чем-нибудь экран, не полезу в драку с тем, кто это вывесил — я бы засмеялся.
Если бы мне сказали, что это будет на вражеской базе — я бы... я бы всё равно рассмеялся. Какая разница, где? Всё равно бросился бы в драку!..
...Так вот я уже почти полгода хожу мимо такого табло даже по нескольку раз в день. На репетиции и с них...
...Было очень больно.
Так больно, что в эту боль ушло, растворилось всё то, чем я жил и на чём держался. Книжки и кино — отважные, весёлые, яростные, захватывающие. Гордость за Родину. Вера в победу. Любовь к семье. Ненависть к врагам, которым я мечтал мстить. Мой пионерский галстук. Удивительное чувство к одной девчонке. Всё-всё-всё ушло.
Весь я нырнул в эту боль, а вынырнул уже не я.
Поймите, я не оправдываюсь, я просто информирую — было очень больно. Я не говорю, что этого нельзя было вытерпеть — наверное, можно. Двадцать три — вытерпели и умерли; младшему было восемь лет. Он не считал стыдным реветь, когда больно стукался коленкой или локтем, и я над ним смеялся. Он и там ревел и кричал, но — не согласился. Вытерпел всё и умер как человек.
Мне было двенадцать — и я не вытерпел. И кто я теперь?
Было очень больно. Так больно, что при воспоминании о той боли я даже сейчас съёживаюсь и готов делать, что угодно. Понимаете, сознание само выключается, чикищёлк — и остаются только рефлексы: спасаться, жить, жить, жить.
Я не оправдываюсь, нет же, поймите. Я знаю, что я трус и не хочу даже говорить: «Сами попробовали бы!» Не надо вам этого пробовать. Я трус, я не вытерпел, я не оправдываюсь.
Прошло полгода. Мы дали много концертов. Самые разные песни пели. Какие приказывали, где приказывали. Мне всегда нравилось петь, иначе как бы я в хор попал... но это было давно — а проигрывателю не может что-то нравиться или не нравиться, он просто воспроизводит записи. Мы — проигрыватель хорошего качества, правда...
...Я тогда держался почти сутки. Ну я же... я не сразу сдался! В какие-то моменты приходила надежда — сперва на чудо, на освобождение, на наших, которые сейчас, вот сейчас... Потом уже — на то, что я умру, вот сейчас я умру, ведь умерли же Алинка, и Колька, и Антис — на моих глазах умерли! Так часто делали — кого-то пытали, а другие стояли и смотрели. Закрыть глаза и отвернуться было нельзя, потому что так сделали — чтобы мы смотрели и не вертелись.
Данила и Пьетро сдались именно от этого. Не когда мучили их, а когда заставляли смотреть. А я — нет. Я...
...Поймите, было очень больно. Я даже не помню, когда я закричал, что согласен. Помню только глаза Лёшки — в них были отвращение и холод.
Меня сняли со стенда и увели. А Лёшку я больше не видел. И хорошо. Значит, он умер.
Мы дружили семь лет.
Мне было очень больно. Я не знал, что бывает такая боль, при которой в конце концов забываешь себя, становишься — не ты, а крик: «Согласен, пустите!» — мне потом показали запись. Там был не я, там было какое-то визжащее существо, испачканное... ну... всем разным таким испачканное... но всё равно я — знал, что это — я. Я крикнул, и это как заклинание на чары. Уже не вернуться, не расколдоваться...
...Нас было тридцать шесть.
