Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Александр Исаевич Воинов — русский советский прозаик, сценарист.
Окончил Киевское военное училище связи им. Калинина и три курса филологического факультета Ленинградского университета.
Работал редактором Гослитиздата.
Автор романов «Западня», «Отважные», повестей «Иностранка», «Комендантский час», рассказов.
отрывок из произведения:
...Сиваш!… Гнилое море!… Бездонные топи!… Когда мой дед рассказывает о Перекопе, его лицо молодеет; мысленно он вновь стоит на берегу залива и всматривается вдаль, где в мареве тают очертания Литовского полуострова.
Чонгарский мост… Сивашский мост… Армянский базар… Караджанайский мыс… Юшунь… Для деда все эти названия полны затаенного смысла. И когда я смотрю на старую фотографию, на которой он изображен молодым, лет двадцати, в изодранной шинели, опирающимся обеими руками на эфес кавалерийской шашки, я как-то не могу поверить в то, что этот крепыш, веселый парень и есть мой дед. А когда он начинает предаваться воспоминаниям, я невольно перевожу взгляд на фотографию, и тогда мне кажется, что и сам переношусь в ту, давнюю эпоху, — и как бы оживает молодой боец, уверенным движением поправляет саблю и весело кричит:
— А ну, Алешка!… Вперед!… Штурмуй Перекоп!… Моему деду уже под восемьдесят. Но он сохранил память, зрение его остро, и ходит он без палочки… И я не знаю — седой ли он, потому что каждый месяц он бреет голову в парикмахерской, и розовая кожа на его голове кажется такой отполированной, что отражаются солнечные блики.
И хотя я уже имею взрослых детей, для деда я все еще Алешка, малый.
Он участник двух войн — гражданской и Отечественной и ему есть о чем вспомнить и о чем рассказать.
Вот я и записал несколько рассказов моего деда Никифора Антоновича Круглова, политрука 15-й стрелковой дивизии, преодолевшей Сиваш в ноябрьские дни давнего двадцатого года.
Подумать только, сколько лет прошло! Праздновали мы третью годовщину октября… Да, третью… В двадцатом… И застал нас этот день у Перекопа… Врангель засел в Крыму и думал, что мы его оттуда не выкурим. А за зиму он наберется сил, да как начнет наступать, так до Москвы и докатит… Перекоп врангелевцы укрепили сильно. Над нашими позициями летали их «фарманы», разбрасывали листовки. А там писалось, что белые отошли в Крым по «стратегическим соображениям». Мы-то знали, сколько врангелевцев полегло в Северной Таврии. А сколько их сдалось! На соседнем участке поднял руки целый батальон дроздовской дивизии. А эта дивизия состояла почти из одних офицеров… На фотографии я еще одет молодцом. Посмотрел бы ты на меня, когда мы на берег Сиваша вышли. Левая нога в разодранном лапте, правая в ботинке, — в подошве дыра — во!… А ели мы баланду. Если кто найдет щепотку махорки, так всему взводу праздник. А спи — где хочешь. Хоть на берегу, хоть окоп себе в мерзлой земле выкапывай. В Строгановке, где мы остановились, во всех хатах не продыхнуть. Бойцы спят вповалку. Кричат во сне, от маяты кости ломит.
Я прикорнул в сенях крайней хаты, где наша рота расположилась, ждал, когда кого-нибудь вызовут, — всякие дела возникали по ночам: то обоз разгружать, то в карауле кто-нибудь заболевал, на подменку брали.
Ну и ночь!… От инея затвердел воротник шинели. Сидел, помню, смотрел в сторону Перекопа, как темное небо полосуют лучи прожекторов.
Врангелевцы подступы к Турецкому валу просматривают, а там у них — главные укрепления.
Молодой, конечно, я был тогда парень. Как началась революция у нас на Урале, многие мои однолетки в Красную Армию вступили. А когда убили белые Малышева, секретаря Екатеринбургского обкома партии, мы подали заявления в РКП(б) — так тогда называлась партия наша. А потом нас послали на юг России, добивать Врангеля. Сначала держались вместе, а в боях многие погибли, получили тяжелые ранения, эвакуировались в тыл. Так помаленьку оставшиеся и начали примыкать к другим частям.
Вдруг, слышу, скрипнула калитка, кто-то приближается к крыльцу, в темноте так и прыгает искорка самокрутки. Взглянул, и под ложечкой засосало. Есть же на свете счастливцы!
У калитки маячит Матвей Ерохин, тоже сибиряк, — моя шинелишка против его — бобровая шуба. А сам он так отощал, что под винтовкой сгибается. Но держится, и голос, когда надо, подаст с острасткой...
...Сиваш!… Гнилое море!… Бездонные топи!… Когда мой дед рассказывает о Перекопе, его лицо молодеет; мысленно он вновь стоит на берегу залива и всматривается вдаль, где в мареве тают очертания Литовского полуострова.
