Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Семенихин Геннадий Александрович известен читателю по ряду интересных художественных произведений о советской авиации.
Еще его первый роман «Летчики», опубликованный в начале пятидесятых годов, своей значимостью и занимательностью повествования привлек внимание широкого круга читателей.
Вслед за этим романом последовали повесть «Пани Ирена», рассказывающая трогательную историю любви советского летчика Виктора Большакова и польской учительницы Ирены Дембовской, и несколько сборников рассказов.
Одним из значительных произведений советской литературы, правдиво рисующих суровую военную осень 1941 года, является роман Г.А. Семенихина «Над Москвою небо чистое». Это роман о рядовых советских людях, величие души которых раскрывается в минуты тяжких испытаний, — о летчиках-истребителях, защищавших небо Москвы в грозные дни войны.
В последнее время — в годы освоения космоса — писателя привлекла тема космонавтики. Г.А. Семенихин тщательно изучал жизнь и деятельность людей, готовивших и готовившихся к космическим стартам. Писатель присутствовал в районе приземления кораблей «Восток-3» и «Восток-4», сопровождал космонавтов в их поездках по стране и за рубежом.
Такое глубокое и детальное изучение помогло автору создать увлекательные произведения — роман «Космонавты живут на земле» (1966 г.) и роман «Лунный вариант» (1968 г.) о людях героической профессии. За дилогию — «Космонавты живут на земле» и «Лунный вариант» Г.А. Семенихин удостоен в 1968 году премии Министерства обороны СССР.
отрывок из произведения:
...Умирал человек. Был он еще не стар, если не считать седых волос да густой сетки преждевременных морщин под глазами. Был он ученый и строитель, недавно повернувший огромную реку в новое русло. Был он из тех, чьи портреты печатались в газетах и о ком говорили дикторы телевидения в последних известиях. Человек знал свою болезнь и беспомощность врачей перед ней. И когда главный из них склонился в хрустящем своем халате над его изголовьем и, погладив его, совсем как маленького, по пепельным волосам, изрек с профессиональной улыбкой утешающего: «Ничего, старина, держитесь бодрее, и все образуется», – умирающий вяло пошевелил отяжелевшими губами:
– Не надо, профессор. Не надо делать секрета из моей предстоящей смерти. По крайней мере, для меня, профессор.
Человек был из тех, кто любую беду и даже смерть готов был встречать стоя. За плечами у него оставались прожитые годы, исхоженные дороги, а косая отметина на левом виске от осколка означала, что успел человек побывать и на войне. И главный хирург, заглянувший в темные цепкие зрачки и увидевший в них крошечное отражение своей головы, увенчанной белым колпачком, понял, что такой не нуждается в утешении.
– К вам ребятишки, – произнес он, помедлив и сопроводив эти слова неопределенным кивком на дверь – Вас это не утомит?
– Пускай войдут, – тихо сказал человек.
И они вошли… Пионеры из дружины, носившей его имя, и сразу наполнилась щебетом большая палата, где и над мягкими низкими креслами, одетыми в строгие серые чехлы, и над столом с букетом диких огненных маков в хрустальной высокой вазе витал душный неистребимый запах больницы. Потом пришли студенты: им он совсем недавно читал лекции по энергетике северных рек. И хотя они вели себя строже, чем пионеры, все равно сдержанная печаль плохо удавалась их лицам, и это даже несколько развеселило больного. А после у его изголовья сидела печальная женщина в темно-синем платье со следами увядающей красоты на измученном лице, первая его спутница и помощница. Приходили друзья и родственники, и наконец, когда стал он уже утомляться, ему сказали:
– Там еще к вам просится один. Весь в черном.
– Пускай и он, – тихо произнес человек.
И перед ним появился один из его давних знакомых, который на каких-то отрезках жизни мог бы даже называться и близким. Он действительно был весь черный от тупоносых ботинок до густой шевелюры. Он пожал руку человека черной от загара рукой, и на черных его пальцах пошевелились жесткие черные волоски.
– Ты пришел проститься? – спросил его человек.
– Да, проститься, – глухо ответил черный, и голос у него был резким, как глубокие складки на лице. – И не только проститься, но и попросить у тебя прощения.
– За что же именно? – удивленно приподнял голову человек.
– Я вредил тебе всю свою жизнь, – тихо, но твердо вымолвил черный. – Разве ты не знал об этом?
– Нет, не знал, – строгим шепотом ответил ему человек...
...Умирал человек. Был он еще не стар, если не считать седых волос да густой сетки преждевременных морщин под глазами. Был он ученый и строитель, недавно повернувший огромную реку в новое русло. Был он из тех, чьи портреты печатались в газетах и о ком говорили дикторы телевидения в последних известиях. Человек знал свою болезнь и беспомощность врачей перед ней. И когда главный из них склонился в хрустящем своем халате над его изголовьем и, погладив его, совсем как маленького, по пепельным волосам, изрек с профессиональной улыбкой утешающего: «Ничего, старина, держитесь бодрее, и все образуется», – умирающий вяло пошевелил отяжелевшими губами:
