Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
«Фотокамера» продолжает автобиографический цикл Гюнтера Грасса, начатый книгой «Луковица памяти». Однако на этот раз о себе и своей семье писатель предпочитает рассказывать не от собственного имени — это право он делегирует своим детям. Грасс представляет, будто по его просьбе они готовят ему подарок к восьмидесятилетию, для чего на протяжении нескольких месяцев поочередно собираются то у одного, то у другого, записывая на магнитофон свои воспоминания. Ключевую роль в этих историях играет незаурядный фотограф Мария Рама, до самой смерти остававшаяся близким другом Грасса и его семьи. Ее памяти и посвящена эта книга.
отрывок из произведения:
...Жил-был отец; состарившись, позвал он к себе сыновей да дочерей — а было их сначала четверо, затем пятеро, шестеро и, наконец, стало восемь, — и те, пусть нескоро, последовали его приглашению. Вот уселись они вокруг стола, тут же пошли разговоры, каждый подает свой голос, все галдят наперебой, хоть и придуманы они отцом и повторяют его слова, но у всякого свой норов, к тому же при всей сыновней или дочерней любви щадить они отца не намерены. Возникает вопрос: кому же начать?
Первыми на свет появились разнояйцевые близнецы, которые здесь названы Патриком и Георгом, а для краткости — Патом и Жоржем, хотя в действительности имена у них другие. За ними родителей осчастливила своим рождением дочка, нареченная здесь Ларой. Все трое ребятишек пополнили собой и без того перенаселенную планету в ту пору, когда пилюли «антибеби» еще не поступили в продажу, использование противозачаточных средств не являлось нормой, а планирования семьи не существовало. Так без особого к тому стремления — просто в качестве нежданного и негаданного подарка — к вышеупомянутой троице присоединился еще один сынишка, которому назначено отзываться на имя Таддеус, однако все собравшиеся за столом кличут его Тадделем: «Кончай дурить, Таддель!», «Завяжи шнурки, Таддель!», «Спой „Бестолкового Руди«, Таддель!».
Все они давно повзрослели, обрели профессию, обзавелись собственной семьей, однако тут сыновья и дочери заговорили так, будто вернулись в прошлое, будто и впрямь можно ухватить руками то, что имеет лишь зыбкие очертания, будто время никуда не уходит, а детство не кончается.
Сидя за столом, можно отвлечься, посмотреть в окно на слегка холмистый ландшафт по обоим берегам канала Эльба-Траве, окаймленного старыми тополями, которые, согласно бюрократическому заключению, сочтены чужеродными для местного биотопа, а потому вскоре будут спилены.
В большой кастрюле дымится чечевичная похлебка; гостеприимный отец долго вываривал бараньи ребрышки на медленном огне, затем приправил похлебку майораном. Так было всегда: отец любит готовить для большого количества едоков. Склонность к эпическому размаху сам он именует попечительством. Орудуя половником, отец справедливо отмеривает в каждую тарелку порцию за порцией и повторяет одно из любимых присловий: «Еще библейский Исав продал свое первородство за чечевичную похлебку». После обеда отец уйдет, чтобы уединиться в мастерской, где его подхватит текущая вспять река времени, или подсесть к жене на садовую скамейку.
На дворе весна. Но дома еще работает отопление. После чечевичной похлебки у братьев и сестер есть выбор между бутылочным пивом и свежим яблочным соком. Лара пытается рассортировать принесенные фотографии. Но пока для начала не все готово. Георг, которого домашние зовут Жоржем, занят своими профессиональными обязанностями: по просьбе отца он расставляет на столе микрофоны для магнитофонной записи, пробует их и, похоже, остается доволен. Итак, слово — детям!
Тебе начинать, Пат! Ты у нас самый старший.
Ну да, ведь ты родился на целых десять минут раньше Жоржа.
Ладно. Долгое время нас было только четверо. Мне бы хватило и этого; впрочем, никто не спрашивал, хотим ли мы, чтобы нас стало больше двух, трех, а потом и четырех. Даже каждому из нас, близнецов, второй казался порой лишним.
А ты, Лара, больше всего мечтала о собачке и наверняка была бы не прочь остаться последней дочкой.
Правда, я несколько лет просила собачку, но иногда мне хотелось и сестричку. Так оно и вышло; между мамой и папой начался разлад, поэтому он завел себе другую, а мама тоже завела себе другого.
Он и его новая пассия решили, что их должно объединить нечто общее, поэтому пилюлями «антибеби» пренебрегли, а в результате родилась девочка, названная в честь отцовской матери, и вот теперь Лена сама готова вступить в разговор.
Не, мне не к спеху. Сначала ваша очередь. Я могу обождать. Мой черед еще настанет.
Пату и Жоржу исполнилось шестнадцать, мне — тринадцать, а Тадделю — почти девять, когда нам пришлось привыкать к новой сестричке.
И к ее матери тоже, у которой было еще две дочери.
Однако папа на этом не успокоился, он ушел от своей пассии, долго не знал, куда деваться с начатой книгой, искал приют то здесь, то там, чтобы напечатать рукопись на своей пишущей машинке «Оливетти».
А покуда тянулись поиски, еще одна женщина одарила его дочкой… Нашей дорогой Наной.
Только увидели мы ее, к сожалению, поздно, даже слишком.
...Жил-был отец; состарившись, позвал он к себе сыновей да дочерей — а было их сначала четверо, затем пятеро, шестеро и, наконец, стало восемь, — и те, пусть нескоро, последовали его приглашению. Вот уселись они вокруг стола, тут же пошли разговоры, каждый подает свой голос, все галдят наперебой, хоть и придуманы они отцом и повторяют его слова, но у всякого свой норов, к тому же при всей сыновней или дочерней любви щадить они отца не намерены. Возникает вопрос: кому же начать?
