Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Что-то, видать, сломалось в нем, когда неземная та страшная сила выбросила его МИГ из родного пространства-времени к чертовой матери, вырубила сознание и память, а когда все вернулось вроде бы на круги своя, когда ощутил себя, побитого и подпаленного, на пружинной койке в справном доме сестры Тита, а не в противоперегрузочном кресле родного аэроплана, то и вышло, что ни его сознание, ни его память здесь и на хрен не нужны. Что круги своя — не «своя» вовсе, а куда как чужие и быть на них прежним Ильиным бессмысленно и невозможно. А он и не мог быть прежним, словно вместе с одеждой и — чуток! — кожей сгорело все внутри от той страшной силы.
отрывок из произведения:
...Смотрел на закрывшуюся за Титом дверь, думал: а ведь прав он, ясновидец, что-то они нарыли, зря интерес проявлять не стали бы.
— Что-то они нарыли, — сказал Ангел.
— Что? — спросил Ильин.
— Знал бы, сказал бы, — Ангел, похоже, не особенно волновался — не то, что Тит.
— Ты ж с утра чего-то про околоток плел.
— Не плел, а предвидел, разные совсем вещи. Я вон и авто предвидел. Ведь предвидел, скажи?
— От твоего предвидения — одни хлопоты. Никогда ничего заранее не объяснишь. Сказал бы: берегись «мерседеса» на мосту, в такое-то время. Я бы и оберегся. Без лишней нервотрепки. А ты — в последнюю секунду... И всегда — в последнюю секунду, всегда не по-человечески. Вот, например, что это значит — паром я обварюсь?
— Не знаю, — равнодушно сказал Ангел. — Придет срок, скажу.
— Вот опять!.. А когда он придет? Ты же провидец...
— Я могу вообще заткнуться, — обиделся Ангел. — Сам выбирайся из дерьма. Ты же у нас умный мальчик, ты только прикидываешься психом, тебе так удобнее ни хрена не хотеть, жить ползком: нас не трогай и мы не тронем. А твое липовое сумасшествие — это только я. Ангел, без которого ты и шага бы не шагнул, слова верного не сказал бы. А когда я возник?
— Не помню, — соврал Ильин.
Знал, что Ангел прав, а соглашаться не желал, унизительно было.
— Врешь, помнишь! Когда тебя первый раз на Лубянку приволокли и в камеру сунули — тогда. Помнишь, Ильин, ты на табуретку сел, а там, в камере, кроме табуретки и не было ничего, табуретка и параша в углу, кровать на день к стенке присобачивалась, так ты ручонками голову обхватил, пригорюнился, страшно тебе стало. Конечное дело, раньше, в ТОЙ жизни, ты это зданье на красивой «Волге» легко облетывал, раньше ты о нем и не думал, а здесь, в ЭТОЙ жизни, первый день в столице — и на тебе: камера, параша, следователь, свет в глаза, пытки...
— Не было пыток, не ври.
— Это потом ты узнал, что нынче гебисты по морде уже не лупят, иголки под ногти не загоняют, немодно стало, фу. А когда в камере на той табуретке в штаны накладывал, то о пытках только и думал. Думал, а, Ильин?.. Думал, думал, а головка-то еще сла-абенькая была, еще только месяц после аварии прошел, ты еще и вправду психом был, по припадку на день, потому и меня на помощь призвал. А я что? Я — как юный пионер, то есть скаут. Меня зовут — я иду. Служба. Но благодарность-то должна быть или нет, должна или нет, спрашиваю?..
Приспела пора выпить пивка. Ильин встал, подошел к холодильнику — это великан Тит прямо от пульта до пивных запасов дотягивался, а Ильин ростом не вышел, потому, кстати, в свой час в авиацию и подался, там низенькими не брезгуют, — достал банку «Хейнекена», выстрелил замком. Глотнул, креветкой заел, хорошая уродилась креветка, сочная, не соврал Тит.
Вернулся к пульту, глянул на приборы: все путем.
— Должна, — сказал Ангелу. — Я тебе, кстати, и благодарен, ты что, не знаешь? Только не думай, что облагодетельствовал меня по гроб жизни. Ты мне обязан не меньше, чем я тебе. Есть я — есть ты.
— И наоборот, — не смолчал Ангел, добавил реплику на финал.
— И наоборот, — согласился Ильин. Он тоже не хотел уступать финальной реплики. — Мы взаимозависимы, а посему...
Что посему — не объяснил, поскольку зазвонил телефон. Но не городской, опасный, по которому, не исключено, гебисты Тита и словили, и Ильина могли запросто словить, а зазвонил местный, «Российский» — так называл его Тит, аппарат без диска, висящий на стене рядом с холодильником.
Ильин опять встал, взял трубку.
— Слушаю, — сказал.
— Ангел? — вкрадчиво спросили из трубки. — Дело есть.
— Это не Ангел, — машинально ответил Ильин и только тогда пришел в ужас, чуть трубку не выронил, хотя это и банально до скуки — трубки от страха ронять.
Впрочем, он и не выронил. Растерянно сказал Ангелу:
— Это тебя.
Никто в мире — ни одна собака! — не знал о существовании Ангела, даже Тит не подозревал, поскольку сам Ангел того не хотел, чужд был земной славе, да и Ильин его не афишировал, считал: что, блин, мое, то, блин, мое. А тут... Но Ангел-то, небожитель хренов, даже и не удивился ни чуточки, будто только и ждал звонка по местному тайному телефону.
...Смотрел на закрывшуюся за Титом дверь, думал: а ведь прав он, ясновидец, что-то они нарыли, зря интерес проявлять не стали бы.
