Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Горенштейн Фридрих Наумович, год рождения: 1932, 17 марта, прозаик, драматург, сценарист.
Родился в Киеве. Отец был репрессирован, после смерти матери воспитывался в детдомах.
В 1955 году окончил Днепропетровский горный институт. Работал инженером на Украине, Урале.
В 1962 году переезжает в Москву. В 1964 году в журнале «Юность» опубликовал первое произведение — повесть «Дом с башенкой». В 1960-70 гг. много писал, но в СССР почти не издавался. Один из участников альманаха «Метрополь» (1979), где опубликовал фрагмент повести «Ступени». Горенштейн автор многих киносценариев, в т.ч. фильма А.Тарковского «Солярис» и Н.Михалкова «Раба любви». С 1977 года произведения Горенштейна печатаются на Западе.
С 1980 года живет и работает в Германии. С 1990 года произведения Горенштейна печатаются в России: драма «Споры о Достоевском», повесть «Зима 53-го года», «Последнее лето на Волге», роман «Искупление», «Место», «Псалом» и др., рассказы, эссе, пьесы. По пьесе «Детоубийца» театром им. Е.Вахтангова поставлен спектакль «Господин ты мой, батюшка...»
отрывок из произведения:
...Вечером на квартире у Скрябина, которая отныне была уже вдовьим домом Татьяны Федоровны, собрались те, кто последние годы жизни Александра Николаевича бывал в этой квартире почти ежедневно, и из которых, по сути, давно уже составилась некая секта «скрябиниан», преданная и ревнивая. Здесь был доктор Богородский Виктор Васильевич, человек еще не старый, высокого роста и решительного вида, ныне по случаю военных действий одетый в офицерский мундир, который еще больше подчеркивал сутулость доктора. Тут же то садился в кресло, то вскакивал и прохаживался Алексей Александрович Подгаецкий, молодой, но лысый человек актерского типа с кривым ртом и нервным тиком. Глаза у него были более добры, чем у доктора, хоть и более нерешительны. Был здесь Борис Федорович, брат Татьяны Федоровны, петербургский журналист, и Леонтий Михайлович, музыкант-любитель и музыкальный критик. Здесь же, рядом с Татьяной Федоровной сидела и княгиня Гагарина в темном платье, с четками.
Собрались в большой гостиной, оклеенной рыжими обоями, уставленной неуютной мебелью. Татьяна Федоровна казалась вся ушедшая в себя, просветленная, с каким-то нервно-восторженным выражением лица.
— Священник Флоренский, — сказала княгиня Гагарина, перебирая четки, — вы, конечно, знаете его, господа, известный мистик и математик, так вот он вычислил, что через тридцать три года после смерти Александра Николаевича его Мистерия сможет осуществиться и сам Александр Николаевич в ней будет как-то фигурировать.
Татьяна Федоровна с серьезным лицом посмотрела на княгиню.
— Да, я тоже слышал, — сказал доктор. — Это объяснить, конечно, нельзя, но у Флоренского совершенно точно вычислено, математически.
— Какая-то радость есть в этой кончине, — блестя глазами, сказала Татьяна Федоровна. — И очень важно, что именно на Пасху, так и должно быть... Рожден в Рождество, а умер на Пасху... И гроб этот, как будто он сам несся, а не его несли. У меня такое впечатление, что гроб несся по воздуху, а за ним, как за вождем, бежала, именно бежала, толпа... — И в глазах ее явился уж совсем нездоровый блеск, какой бывает у деревенских кликуш.
— Надо теперь создать общество, — сказал Борис Федорович. — Однако важно, чтобы это было общество не только музыкантов и даже по возможности не музыкантов... И уж во всяком случае, не тех, кто при жизни гения кричали «Распни его!». Кстати, я слышал, Рахманинов собирался исполнять Александра Николаевича... Концерты как бы в память...
— Какое кощунство, — вскричал доктор и покраснел, — да и способен ли он... Этот Сальери... Пуччини...
— Господа, — негромко сказал Леонтий Михайлович, — но ведь всякая смерть примиряет, особенно смерть гения...
— Вы прагматик, — сказал доктор и сердито глянул на Леонтия Михайловича, — те, кто захочет идти за Скрябиным дальше, не останавливаясь перед его могилой, должны помнить, что на первом плане была его великая идея, его мистика... А она непримирима и чужда прагматизму... Впрочем, по одному из пунктов я с вами, как с прагматиком, все же хочу поговорить.
Доктор взял Леонтия Михайловича об руку и они вышли в соседний кабинет.
— Я согласен с доктором, — сказал Подгаецкий, — Александр Николаевич был сначала великий учитель человечества, а потом уже музыкант.
— Да, да, — сказала княгиня Гагарина, — ведь он самое свое великое оставил незапечатленным в физическом плане... Стало быть, не в музыке центр его творчества.
— Притом это находится в полном соответствии с его стремлением дематериализовать, — Подгаецкий замялся, — это... все это... N'est се pas? — нервный тик его обострился. — В первую голову надо именно мистическую... Эту... А музыкальная... Это неважно... И чтоб не попадали в общество инородные тела... Рахманинов, Кусевицкий, Танеев... Это ведь совершенно чуждый элемент...
...Вечером на квартире у Скрябина, которая отныне была уже вдовьим домом Татьяны Федоровны, собрались те, кто последние годы жизни Александра Николаевича бывал в этой квартире почти ежедневно, и из которых, по сути, давно уже составилась некая секта «скрябиниан», преданная и ревнивая. Здесь был доктор Богородский Виктор Васильевич, человек еще не старый, высокого роста и решительного вида, ныне по случаю военных действий одетый в офицерский мундир, который еще больше подчеркивал сутулость доктора. Тут же то садился в кресло, то вскакивал и прохаживался Алексей Александрович Подгаецкий, молодой, но лысый человек актерского типа с кривым ртом и нервным тиком. Глаза у него были более добры, чем у доктора, хоть и более нерешительны. Был здесь Борис Федорович, брат Татьяны Федоровны, петербургский журналист, и Леонтий Михайлович, музыкант-любитель и музыкальный критик. Здесь же, рядом с Татьяной Федоровной сидела и княгиня Гагарина в темном платье, с четками.
