Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Творчество одного из крупнейших американских прозаиков XX столетия Томаса Пинчона (р.1937г.) представлено в настоящем издании его дебютным и, пожалуй, самым известным романом «V.» (1964), на русский язык ранее не переводившимся. Причудливые ассоциативные ходы, сложная метафорика, изощренность стиля — все в этой блестящей модернисткой мистерии подчинено одной цели — попытке преодолеть наступающую на мир энтропию, источник которой скрыт в романе под таинственной латинской литерой.
отрывок из произведения:
...Уволившись из ВМС, Профейн при случае нанимался на дорожные работы, а в перерывах болтался вдоль восточного побережья, — как йо-йо, — и продолжалось так уже около полутора лет. После многомесячных скитаний по носящим имена дорогам, считать которые Профейн давно отчаялся, у него развилась к ним некоторая подозрительность, — особенно к улицам типа Большой Восточной. Хотя на самом деле все они объединились в одну абстрактную Улицу, о которой в полнолуния ему снились кошмары. Большая Восточная — гетто для Пьяных Матросов, на которых нет Управы, — с внезапностью пружины врезАлась в нервы, превращая нормальный ночной сон в кошмар. Собаку — в волка, дневной свет — в сумерки, пустоту — в ощущение безликого присутствия. Тут тебе были и юнги, блюющие посреди улицы, и официантки с татуировками в виде гребного винта на ягодицах, и потенциальный берсерк в поисках лучшего способа пробить витрину (когда лучше крикнуть «Пабергись!» — до того, как стекло разобьется, или же после?), выставленный из пивнухи палубный матрос, обливающийся пьяными слезами: в последний раз, когда его в таком же состоянии свинтил патруль, на него надели смирительную рубаху. Под ногами то и дело жужжала вибрация, создаваемая ритмом марша «Эй, Руб», который несколькими столбами дальше отбивала дубинка патрульного; зеленый свет ртутных ламп обезображивал лица. Дальше к востоку — где нет ни света, ни баров — оба ряда фонарей сходились, образуя асимметричную букву V.
В «Могиле моряка» Профейн застал потасовку между матросами и морпехами. Он постоял немного в дверях, понаблюдал за происходящим, а затем, решив, что он уже и так одной ногой в «Могиле», пронырнул внутрь, стараясь не попасть под руку дерущимся, и залег — более или менее незаметно — у медного ограждения.
— И почему люди не могут жить в мире? — поинтересовался голос у левого уха. Это была официантка Беатрис — всеобщая любовь эсминцев «ДесДив-22» и «Эшафот» — корабля, где раньше служил Профейн. — Бенни! — воскликнула Беатрис. Они расчувствовались после столь долгой разлуки. Профейн принялся вычерчивать на опилках пронзенные стрелами сердечки и чаек, несущих в клювах знамя с надписью «Дорогая Беатрис».
Экипаж «Эшафота» отсутствовал: эта посудина вот уже два дня, как шла к Средиземному морю. Выход корабля сопровождался столь мощным скулежем членов команды, что его раскаты доносились до дальнего туманного рейда (если верить слухам) — словно голоса с корабля-призрака, — и были слышны даже в Литл-Крике. В связи с этим столы в барах вдоль Большой Восточной обслуживало больше официанток, чем обычно. Ибо сказано (и не без основания): не успеет корабль вроде «Эшафота» скрыться за горизонтом, как некоторые морячки тут же выпрыгнут из своих одежек и облачатся в униформы официанток, разминая руки перед разноской пива и примеряя блядскую улыбочку, пусть даже оркестр еще играет на прощанье «Старые добрые времена», а на корабле продувают трубы, посыпая черными хлопьями будущих рогоносцев, стоящих по стойке «смирно» с мужественным видом и кривыми ухмылками сожаления.
Беатрис принесла пиво. Со стороны дальних столиков раздался пронзительный вопль; она вздрогнула, и пиво расплескалось.
— Боже! — сказала она. — Снова Шныра. — Шныра служил теперь мотористом на тральщике «Порывистый» и имел скандальную репутацию по всей Большой Восточной. Этот метр с кепкой всегда задирал самых крупных людей на корабле, зная, что те не принимают его всерьез. Десять месяцев назад (как раз накануне перевода Шныры с «Эшафота») командование решило удалить у него все зубы. Обезумев, он ухитрился с помощью кулаков вырваться из рук двух офицеров-дантистов и помогавшего им старшины. Всем стало ясно, что Шныре на свои зубы отнюдь не наплевать.
— Подумай сам! — кричали офицеры, еле сдерживая смех и увертываясь от крошечных кулачков. — Прочистка корневых каналов, нарывы на деснах...
— Нет! — верещал в ответ Шныра. В конце концов они вынуждены были всадить ему в бицепс инъекцию пентотала. Застав по пробуждении у себя во рту такой апокалипсис, Шныра принялся сыпать длинными проклятиями. Еще два месяца после этого он призраком бродил по «Эшафоту», то и дело пытаясь подпрыгнуть, зацепиться и, свисая по-орангутановски, лягнуть в зубы первого подвернувшегося офицера.
Бывало, он стоял на юте и обращался с пламенной речью ко всем, кому случалось быть рядом, вымямливая слова сквозь больные десны, словно рот забит фланелью. Когда раны во рту зажили, ему поднесли сверкающий уставной комплект из нижнего и верхнего протезов. «О Боже!» — взревел он и чуть было не выпрыгнул за борт, но ему помешал негр-гаргантюа Дауд...