Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Австрийский писатель Стефан Цвейг (Stefan Zweig) родился в Вене 28 ноября 1881 года в семье весьма богатых родителей. Первые литературные опыты — стихотворные сборники «Серебряные струны», 1901, и «Ранние венки», 1906 — написаны под влиянием венского импрессионизма (Хьюго фон Гофмансталь) и символизма (Э.Вернхарн, Ш.Бодлер). С годами собственный голос писателя начинает крепнуть и приобретать индивидуальный колорит. Цвейг пишет трагедии («Дом у моря», 1912), драмы («Йеремия»,1917) и легенды («Очи вечного брата», 1922).В начале двадцатых годов выходят его первые новеллы («Амок», 1922) и знаменитые «Звездные часы человечества» (1927), принесшие ему сначала европейскую, а потом и мировую славу. В то время Цвейг — самый переводимый из немецкоязычных авторов. Он переселяется в Зальцбург, город Моцарта и Тракля, отныне много путешествует — Европа, Индия, Северная Африка, обе Америки, Советский Союз — и совершает триумфальные поездки в Нью-Йорк и Буэнос-Айрес. В 20-30 годы им были созданы популярные жизнеописания («Мария Антуанетта», 1932; «Мария Стюарт», 1935; «Магеланн», 1938; «Бальзак») и циклы («Три мастера», 1920; «Борьба с демонами», 1925; «Поэты своей жизни», 1928; «Лечение духом», 1931). Стефан Цвейг достаточно много верного сказал о Достоевском и Толстом. 23 февраля 1942 года в небольшом отеле на окраине Рио-де-Жанейро вместе со своей второй женой Стефан Цвейг покончил счеты с жизнью.
отрывок из произведения:
...Мой ребенок вчера умер — три дня и три ночи боролась я со смертью за маленькую, хрупкую жизнь; сорок часов, пока его бедное горячее тельце металось в жару, я не отходила от его постели. Я клала лед на его пылающий лобик, днем и ночью держала в своих руках беспокойные маленькие ручки. На третий день к вечеру силы изменили мне. Глаза закрывались помимо моей воли. Три или четыре часа я проспала, сидя на жестком стуле, а за это время смерть унесла его. Теперь он лежит, милый, бедный мальчик, в своей узкой детской кроватке, такой же, каким я увидела его, когда проснулась; только глаза ему закрыли, его умные, темные глазки, сложили ручки на белой рубашке, и четыре свечи горят высоко по четырем углам кроватки. Я боюсь взглянуть туда, боюсь тронуться с места, потому что пламя свечей колеблется и тени пробегают по его личику, по сжатым губам, и тогда кажется, что его черты оживают, и я готова поверить, что он не умер, что он сейчас проснется и своим звонким голосом скажет мне что-нибудь детское, ласковое. Но я знаю, он умер, я не хочу смотреть на него, чтобы не испытать сладость надежды и горечь разочарования. Я знаю, знаю, мой ребенок вчера умер, — теперь у меня на свете только ты, беспечно играющий жизнью, не подозревающий о моем существовании. Только ты, никогда не знавший меня и которого я всегда любила.
Я зажгла пятую свечу и поставила ее на стол, за которым я тебе пишу. Я не могу остаться одна с моим умершим ребенком и не кричать о своем горе, а с кем же мне говорить в эту страшную минуту, если не с тобой, ведь ты и теперь, как всегда, для меня все! Я, может быть, не сумею ясно говорить с тобой, может быть, ты не поймешь меня — мысли у меня путаются, в висках стучит и все тело ломит. Кажется, у меня жар; может быть, я тоже заболела гриппом, который теперь крадется от дома к дому, и это было бы хорошо, потому что тогда я пошла бы за своим ребенком и все сделалось бы само собой. Иногда у меня темнеет в глазах, я, может быть, не допишу даже до конца это письмо, но я соберу все свои силы, чтобы хоть раз, только этот единственный раз, поговорить с тобой, мой любимый, никогда не узнававший меня...