Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Миллионы людей отроду не видели живого, настоящего шпиона. Точно так же они никогда не встретятся с живым антикваром. А общее между шпионом и антикваром то, что оба стремятся к максимальной конспирации, старательно притворяясь, что их не существует вовсе... Специфический мирок торговли антиквариатом не стремится к публичности и славе, вовсе даже наоборот.
Представьте себе человека, чуть за пятьдесят, отсидевшего два срока; имеющего наколку на предплечье в виде медведя, сидящего на льдине. Один на льдине. Человек, который сам по себе на сто процентов: ни за тех, ни за этих... Человек этот фехтует французской дуэльной шпагой, может дать отпор банде отморозков и очень нравится девушкам. Знакомьтесь — Василий Яковлевич Смолин — антиквар.
И случилась со Смолиным классическая коллизия из старого приключенческого романа, с таинственным напутствием на смертном одре, зарытым в глуши кладом и прочим бредом...
Хотя очень скоро клад приобрел вполне определенные черты броневика, набитого золотом...
отрывок из произведения:
...Если вежливость – главное оружие вора, как утверждалось без особых на то оснований в одной классической кинокомедии, то главное оружие антиквара – терпение. И это уже утверждается с полным на то основанием. Терпение, как у сапера, отличие только в том, что сапер гораздо чаще ходит под смертью – хотя и в веселом антикварном бизнесе случается порой всякое… А потому Смолин, временами приличия ради прихлебывая бледненький чай из пакетика, с величайшим терпением слушал очередное эпическое повествование старушки – со множеством совершенно ему ненужных мелких подробностей и третьестепенных деталек. На сей раз речь шла о том, как Фидель Кастро, в те былинные времена совсем молодой, прямо-таки рысцой бегал по мастерской тоже молодого в ту пору Феди Бедрыгина, с латиноамериканским темпераментом выпаливая комплименты, которые едва успевал переводить толмач с комсомольским значком, как юный вождь юной, с иголочки, революции восторгался и даже руками всплескивал перед свеженьким полотном Бедрыгина, изображавшим полдюжины барбудос с самим собой, моментально узнаваемым, во главе. Как схватил кисточку и, в самый последний момент все же испросив разрешения творца, бережно обмакнул ее в красную краску и вывел короткую надпись в правом нижнем углу, на свободном месте. Толмач-комсомолист, напряженно приглядевшись, сообщил полушепотом, что команданте Фидель письменно выразил восхищение невероятным сходством, завершив традиционным «Родина или смерть!». После чего Федя Бедрыгин ему эпическое полотно тут же подарил, совершенно безвозмездно, разумеется – ни одному комсомольцу шестидесятых и в голову не пришло бы заикаться о презренном металле, не те были люди, не то воспитание, не то время, не та страна… Тогда команданте Фидель, долго тиская художника в объятиях, чуть растерянно похлопал себя по карманам в раздумье, чем бы отдариться, – но о деньгах он тоже не думал, конечно, а регалий у юной республики пока что не имелось, и Фидель, недолго думая, сорвал с себя берет с красной звездочкой и нахлобучил на голову задохнувшегося от восхищения Феди. Уж как потом на этот исторический берет ни покушались идеологически выдержанные товарищи из музея, Федя его не отдал. Вот он, берет, самую чуточку выцветший, висит себе на почетном гвоздике в углу… Штука баксов, пожалуй, автоматически наклеил мысленно этикетку Смолин. Не более, но и не менее. Вещица вполне атрибутированная, факт дарения зафиксирован в паре-тройке печатных мемуаров, да и свидетельство старушки чего-то стоит. Вот только нечего и думать покуситься с коммерческими целями на историческую шапочку, мать твою… Старушка разливалась курской соловушкой, обретя вид одухотворенный, воодушевленный, даже помолодела словно бы на изрядное количество годочков, вспоминая, как горячо поддакивал Фиделю товарищ Че, как Никита Сергеевич Хрущев, присутствовавший тут же (а как же!), топтался с туповатотриумфальным видом, порой вставляя словечко насчет советских самородков и кубинско-советского братства… Смолин стоически слушал – а в голове у него со здоровым профессиональным цинизмом пощелкивал калькулятор, переводивший все, на что ни падал взгляд, в цифирки.
Как прекрасно известно посвященным, антиквариат – отнюдь не только усыпанные алмазами золотые табакерки, бесценные полотна, античные геммы и прочая умопомрачительно дорогая старина. Антиквариат, собственно говоря, – это все, что угодно. Лишь бы ему насчитывалось годочков с полсотни – а то и не более двадцати. Продать можно всё – поскольку желающие найдутся не только на золотой портсигар, но и на прозаичнейшую ученическую ручку с перышком времен снятия Хрущева, и на сами легонькие металлические перышки (масса разновидностей!), и на чернильницу-непроливашку тех же времен. Словом, на весь былой хлам, который когда-то вышвыривался в помойки с поразительной легкостью. А потому сегодня, к примеру, днем с огнем не найдешь, ну, скажем, железнодорожной кокарды с паровозиком на фоне пятиконечной звезды – хотя их когда-то нашлепано было, если прикинуть, миллионов несколько. За триста баксов не далее как вчера ушли железнодорожные погоны – это в Шантарске, а в Москве улетели бы и гораздо дороже. И так далее…
«хуже ваша оценка лучше»
...Если вежливость – главное оружие вора, как утверждалось без особых на то оснований в одной классической кинокомедии, то главное оружие антиквара – терпение. И это уже утверждается с полным на то основанием. Терпение, как у сапера, отличие только в том, что сапер гораздо чаще ходит под смертью – хотя и в веселом антикварном бизнесе случается порой всякое… А потому Смолин, временами приличия ради прихлебывая бледненький чай из пакетика, с величайшим терпением слушал очередное эпическое повествование старушки – со множеством совершенно ему ненужных мелких подробностей и третьестепенных деталек. На сей раз речь шла о том, как Фидель Кастро, в те былинные времена совсем молодой, прямо-таки рысцой бегал по мастерской тоже молодого в ту пору Феди Бедрыгина, с латиноамериканским темпераментом выпаливая комплименты, которые едва успевал переводить толмач с комсомольским значком, как юный вождь юной, с иголочки, революции восторгался и даже руками всплескивал перед свеженьким полотном Бедрыгина, изображавшим полдюжины барбудос с самим собой, моментально узнаваемым, во главе. Как схватил кисточку и, в самый последний момент все же испросив разрешения творца, бережно обмакнул ее в красную краску и вывел короткую надпись в правом нижнем углу, на свободном месте. Толмач-комсомолист, напряженно приглядевшись, сообщил полушепотом, что команданте Фидель письменно выразил восхищение невероятным сходством, завершив традиционным «Родина или смерть!». После чего Федя Бедрыгин ему эпическое полотно тут же подарил, совершенно безвозмездно, разумеется – ни одному комсомольцу шестидесятых и в голову не пришло бы заикаться о презренном металле, не те были люди, не то воспитание, не то время, не та страна… Тогда команданте Фидель, долго тиская художника в объятиях, чуть растерянно похлопал себя по карманам в раздумье, чем бы отдариться, – но о деньгах он тоже не думал, конечно, а регалий у юной республики пока что не имелось, и Фидель, недолго думая, сорвал с себя берет с красной звездочкой и нахлобучил на голову задохнувшегося от восхищения Феди. Уж как потом на этот исторический берет ни покушались идеологически выдержанные товарищи из музея, Федя его не отдал. Вот он, берет, самую чуточку выцветший, висит себе на почетном гвоздике в углу… Штука баксов, пожалуй, автоматически наклеил мысленно этикетку Смолин. Не более, но и не менее. Вещица вполне атрибутированная, факт дарения зафиксирован в паре-тройке печатных мемуаров, да и свидетельство старушки чего-то стоит. Вот только нечего и думать покуситься с коммерческими целями на историческую шапочку, мать твою… Старушка разливалась курской соловушкой, обретя вид одухотворенный, воодушевленный, даже помолодела словно бы на изрядное количество годочков, вспоминая, как горячо поддакивал Фиделю товарищ Че, как Никита Сергеевич Хрущев, присутствовавший тут же (а как же!), топтался с туповатотриумфальным видом, порой вставляя словечко насчет советских самородков и кубинско-советского братства… Смолин стоически слушал – а в голове у него со здоровым профессиональным цинизмом пощелкивал калькулятор, переводивший все, на что ни падал взгляд, в цифирки.
