Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Сергей Владимирович Герасимов родился в 1964 году в Харькове. После окончания Харьковского университета девять лет проработал в школе, преподавал физику, астрономию, основы вычислительной техники, психологию и английский язык.
отрывок из произведения:
...На город наплывала ночь, с виду совсем обыкновенная, но уже червивая трагедией — и слышалось уже что-то трагическое в маятниковом мяуканьи невидимой кошки, звавшей своего сына или дочь, утопленных милосердной человеческой рукой (а ведь все не верится ей, что никогда больше...). И дальние иголочки небоскребовских огоньков прокалывали, с переменным успехом, близкую иву, похожую на искуственный водопад — и было во всем этом что-то особенное.
А звезды всегда загораются вдруг, — подумал Ульшин, случайно зацепив глазами небо.
Он только что выкупался в теплом струистом море (все еще слышал струйки воды, прогоняемые мимо ушей каждым гребком кроля), вышел на холодный, в миниатюрных дюнах, песок и замер почти на минуту, глядя на цвет заката — красно-синий сменился невозможным — и пупырышками на коже ощутил прохладу. Этот дальний пляж он знал с детства — с первых ковыряний в песке, с первых переглядываний с соседками в пока плоских купальниках, с первых встреч со своей будущей половиной и первых холодных, бьющих в грудь поцелуев с запахом подсыхающих водорослей. Последние годы пляж был пуст и никого не интересовал, поэтому Ульшин купался голым — доказывая что-то самому себе из детского (в детстве был бестолково стеснителен) духа противоречия.
Он протянул руку и поднял купальный халат.
Прожив тридцать лет в городе, он оставался для города чужаком: не имевший того, что принято называть друзьями и только предполагавший значение этого слова; не здоровавшийся с соседями, которые не заслужили такой чести; не загорающий на потных людных пляжах...
Он накинул халат на плечи и снова зацепил глазами небо, но вдруг прыгнул, задергавшись, как мертвая лягушка под током.
Халат упал на песок и зашевелился.
Закат, обленившись, лег на кромке горизонта и развлекал себя черным силуэтом кораблика, шумели бурьянные травы, притворяясь лесом, в памяти тихо пахло шашлыками и чем-то, потерянным навсегда, а из рукава халата выползал фиолетовый скорпион, липко скользя и поблескивая. Кажется, Ульшин помнил, что фиолетовых скорпионов не бывает.
Скорпион не спеша начал уползать, а Ульшин сидел, окаменев, на песке и чувствовал шевеление своих волос — будто превратился в Горгону и в ее жертву одновременно. В синеве скользнула звезда. «Метеорный поток из созвездия Льва называется Леониды», — вспомнил Ульшин фразу из школьного учебника, забытую пятнадцать лет назад — ненужный фокус памяти.
— Кажется у меня бред, — сказал он сам себе, чтобы приободриться.
Привычку разговаривать с собой он приобрел в последние пять лет перед женитьбой, в годы одиночества, острого как бритва и безнадежного как нераскрывшийся парашют. Но с появлением Светланы привычка исчезла — спасибо женщинам за то что любят нас, неумелых.
Когда скорпион отполз шагов на двести, Ульшин решился подойти к одежде. Смутная тревога пойманной бабочкой билась в горле. Это было похоже на самые детские его годы, когда он мочил постель, боялся темноты до пота и судорог, прятался в шкаф от незнакомых людей. Взрослые лечили его бромом.
Он побоялся тронуть халат и, обойдя его справа широким полукругом, аккуратно приподнял брюки, тряхнул их и кошмар повторился.
Из брюк выпал ворох скорпионов поменьше, каждый величиной с пуговицу, и с опасной скоростью стал расползаться в стороны...
...На город наплывала ночь, с виду совсем обыкновенная, но уже червивая трагедией — и слышалось уже что-то трагическое в маятниковом мяуканьи невидимой кошки, звавшей своего сына или дочь, утопленных милосердной человеческой рукой (а ведь все не верится ей, что никогда больше...). И дальние иголочки небоскребовских огоньков прокалывали, с переменным успехом, близкую иву, похожую на искуственный водопад — и было во всем этом что-то особенное.
