Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Уильям Мейкпис Теккерей (William Makepeace Thackeray), родился в Индии в семье чиновника Восточно-Индийской компании. Учился в Англии, окончил Кенмбриджский университет. В студенческие годы проиграл в поэтическом состязании Альфреду Теннисону, будущему поэту-лауреату британской короны. В Кембридже Теккерей познакомился и с Эдвардом Фицджеральдом, который стал его лучшим другом. В юности думал посвятить себя искусству книжной иллюстрации, предлагал услуги художника Диккенсу, выпускавшему «Записки Пиквикского клуба», но получил отказ. Начинал сатирическими очерками и пародиями, среди которых можно выделить повесть «Кэтрин» (1839) — травести так называемого «ньюгейтского романа» (по названию тюрьмы в Лондоне), таившей в себе едва завуалированную насмешку над «Оливером Твистом». Отношения с Диккенсом и дальше были отмечены соперничеством; обоюдная неприязнь едва не привела к дуэли. «Записки Барри Линдона, эсквайра» (1844), которыми Теккерей дебютировал как романист, обозначили его интерес к XVIII в. «История Генри Эсмонда» (1852), продолженная «Виргинцами»(1859), принесла Теккерею славу «романиста воспоминаний», как отозвался о нем Г.К. Честертон. Роман «Ярмарка тщеславия», законченный в 1848 г., стал самым признанным из произведений Теккерея. Среди других его романов наиболее известны «История Пенденниса» (1850) и «Ньюкомы» (1855).
(c)OZON.ru
отрывок из произведения:
...Посреди лавки и всего великолепия сидел некто, о ком, судя по его наружности (задача нелегкая, ибо он повернут к нам спиной), можно было сказать, что он недавно достиг того благословенного возраста, когда Мальчик расцветает в Мужчину. О Юность, Юность! Счастливая и прекрасная! О свежая, благоухающая заря жизни, когда роса сверкает на цветах, еще не успевших сникнуть и увять под пламенным солнцем Страстей! Погруженный в мысли или учение, безразличный к шумной суете, сидел этот юноша поистине беспечным стражем доверенных ему богатств. Толпы теснились на улице — он их не замечал. Солнце изливало на город лучи — ему только надо было, чтобы они освещали страницу. Какой-нибудь проходимец легко мог бы стянуть его сокровища — он не видел и не слышал проходимца. Покупатель мог бы войти — но он был занят только своей книгой.
А покупатель и в самом деле вошел; нежная ручка в нетерпении постукивала по прилавку; лукавые глазки смотрели на юношу, быть может, любуясь его мужественным сложением, которого не могла скрыть бедная ж слишком тесная одежда.
— Гм! Сэр! Послушайте, молодой человек! — воскликнула покупательница.
— «Ton d'apameibomenos prosephe», — продолжал тот усердное чтение, и голос его задрожал от избытка чувств. — О, что за язык! Какое богатство и благородство, какая звучность! «...prosephe podas»! {[Ему отвечая], промолвил быстроногий [Ахилл] (греч.).} Тут покупательница разразилась смехом, таким звонким и мелодичным, что усердный чтец не мог не обернуться и залился краской, только сейчас ее заметив...
Тут покупательница разразилась смехом, таким звонким и мелодичным, что усердный чтец не мог не обернуться и залился краской, только сейчас ее заметив...
...Посреди лавки и всего великолепия сидел некто, о ком, судя по его наружности (задача нелегкая, ибо он повернут к нам спиной), можно было сказать, что он недавно достиг того благословенного возраста, когда Мальчик расцветает в Мужчину. О Юность, Юность! Счастливая и прекрасная! О свежая, благоухающая заря жизни, когда роса сверкает на цветах, еще не успевших сникнуть и увять под пламенным солнцем Страстей! Погруженный в мысли или учение, безразличный к шумной суете, сидел этот юноша поистине беспечным стражем доверенных ему богатств. Толпы теснились на улице — он их не замечал. Солнце изливало на город лучи — ему только надо было, чтобы они освещали страницу. Какой-нибудь проходимец легко мог бы стянуть его сокровища — он не видел и не слышал проходимца. Покупатель мог бы войти — но он был занят только своей книгой.
