Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Альфонс Доде (1840-1897) — известный французский писатель — реалист, автор ряда замечательных романов и рассказов.
Создатель всемирно известного добродушного толстяка-мечтателя Тартарена из Тараскона — французский писатель Альфонс Доде является автором и поэтических новелл, социальных и окрашенных мягким юмором и едкой сатирой романов, лирических стихотворений, пьес и статей.
отрывок из произведения:
...Полк выстроился в боевом порядке на железнодорожной насыпи и служил мишенью для всей прусской армии, сосредоточенной напротив, у леса. Людей расстреливали с восьмидесяти метров. Офицеры кричали: «Ложись!..» Но никто не желал повиноваться; горделивый полк стоят прямо, сплотившись вокруг своего знамени. На широком фоне солнечного заката, пашен и колосящихся нив эта кучка людей, которую заволакивало дымной мглой, напоминала стадо, застигнутое среди поля первыми порывами жестокой бури.
И каким же градом свинца поливало эту насыпь! Только и слышен был треск ружейной пальбы, глухой стук скатывавшихся в ров котелков, да пули протяжно звенели вдоль всего поля битвы, точно натянутые струны зловещего и гулкого инструмента. Время от времени полковое знамя, колыхавшееся над головами от вихря картечи, ныряло в клубы дыма; тогда, покрывая пальбу, стоны и проклятия раненых, раздавался строгий и гордый окрик: «Знамя, ребята, знамя!» И тотчас фигура офицера, точно тень, бросалась вперед в кровавом тумане, и доблестный стяг, ожив, снова взвивался над полем битвы.
Двадцать два раза падало оно!.. Двадцать два раза его древко, едва выскользнув из безжизненной руки, кем-то подхваченное, выравнивалось снова, и когда, после захода солнца, горстка людей — все, что осталось от полка, — решилась наконец отступить, знамя было уже лоскутом в руке сержанта Орню, двадцать третьего знаменосца за этот день.
II
Сержант Орню был старый вояка, едва умевший подписать свое имя и прослуживший двадцать лет, чтобы заработать унтер-офицерские нашивки. Все злоключения ребенка-найденыша, вся тупая муштра казармы запечатлелись на его низком, упрямом лбу, на согнутой от ранца спине, на привычной выправке строевого солдата. К тому же он заикался, но, чтобы быть знаменосцем, красноречия не требуется. Вечером, после сражения, полковник сказал ему: «Раз знамя у тебя, пусть у тебя и останется». И на его убогую походную шинель, успевшую выцвести от дождя и пороха, маркитантка тотчас же нашила золотой галун подпоручика. Это было единственное торжество за целую долгую смиренную жизнь. Плечи старого солдата разом расправились. Горемыка, приученный гнуть спину и смотреть в землю, теперь шагал приосанившись и глядел вверх на этот обрывок материи, стараясь держать его как можно прямее, как можно выше, — над смертью, над изменой, над поражением.
Не было человека счастливее Орню, когда он в разгар сражения обеими руками держал древко, прочно всаженное в кожаный наконечник. Он не произносил ни слова, не шевелился, он был важен, как жрец, держащий в руке священный сосуд. Вся жизнь его, вся сила были в пальцах, что сжимали чудесный золоченый лоскут, на который сыпались пули, да еще в глазах, с вызовом глядевших прямо в лицо пруссакам, и как бы говоривших: «Попытайтесь-ка отнять его у меня!..» Никто не пытался, даже сама смерть. Из самых смертоубийственных сражений при Борни, при Гравелоте знамя выходило изрубленным, продырявленным, сквозным от ран, но нес его неизменно старик Орню...
Никто не пытался, даже сама смерть. Из самых смертоубийственных сражений при Борни, при Гравелоте знамя выходило изрубленным, продырявленным, сквозным от ран, но нес его неизменно старик Орню...
...Полк выстроился в боевом порядке на железнодорожной насыпи и служил мишенью для всей прусской армии, сосредоточенной напротив, у леса. Людей расстреливали с восьмидесяти метров. Офицеры кричали: «Ложись!..» Но никто не желал повиноваться; горделивый полк стоят прямо, сплотившись вокруг своего знамени. На широком фоне солнечного заката, пашен и колосящихся нив эта кучка людей, которую заволакивало дымной мглой, напоминала стадо, застигнутое среди поля первыми порывами жестокой бури.
