Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Книга С.Злобина «Степан Разин» неизменно привлекает интерес каждого нового поколения читателей. Автор воскрешает в ней жизнь и борьбу Степана Разина, события крестьянской войны второй половины XVII столетия, оставившие глубокий след в истории нашей страны. Неизгладим в памяти народной образ мужественного вождя угнетенных, встретившего свою смерть с глубокой убежденностью в конечном торжестве правды народной.
отрывок из произведения:
...Все южные городки по Донцу внезапным ударом занял Волконский. Казаки были разбиты, бежали, спасаясь, на Дон. Над местными горожанами, над крестьянами и стрельцами дворяне чинили расправы.
Тульский поход был провален...
Степан возвратился к себе в Кагальник. Покойника до утра положили на лавку, где прежде лежал Степан. В застывшую руку вложили свечу.
Не верилось. Разин молча сидел возле убитого друга, сумрачно глядя в трескучий огонь восковой оплывавшей свечи. Алена Никитична плакала тоже молча и безутешно. Ей казалось, что это ее несчастная доля: если б она не поехала с мужем, такого несчастия не стряслось бы. Она не хотела и слышать о том, что Волконский разбил казаков уже почти неделю назад.
С улицы был слышен стук топора. Там ладили гроб атаману. К рассвету хотели внести в землянку, да был он длинен и широк, а двери землянки узки. Пришлось выносить покойника. Поставили гроб посреди двора. При тихом морозе ровно горела в мертвой руке свеча. Две свечи — в изголовье гроба.
На крышку гроба казак прибивал атаманскую саблю, два пистолета и шапку. В ту руку, где свечка, вложили Минаеву крест, в левую — атаманскую булаву. Он лежал, приодетый в нарядный алый кафтан с жемчужными пуговицами. На высокий лоб опустились несколько одиноких снежинок и так, не растаяв, лежали на лбу.
Минаиха, привезенная на других санях, плакала, припав к ногам Фрола, причитала голосисто, визгливо и вдруг выводила тонкую, нежную нотку, как будто свирель...
Утром начали приезжать казаки из Ведерниковской и Кагальницкой станиц, приходили казачки. Глядели, вздыхая, в красивое мертвое лицо атамана, смотрели с сочувствием и любопытством, как убивается и плачет его атаманиха.
Степан осмотрел могилу, которую рыли на острове. Несмотря на мороз, на дно ее сквозь песок просочилась вода.
— Какая тут, к черту, могила! Тут раки сожрут мертвеца! — недовольно сказал он. — А будет высоко весеннее половодье — и вымоет с гробом... Айда на станичный погост, там на горке копайте...
Вскинув лопаты и ломы на плечи, казаки покорно пошли на берег.
— Могилка ненадобна, то бы засыпать!.. Примета худая — пустую могилку кидать: еще мертвец будет! — сказали в толпе любопытных, собравшихся возле могилы.
— Старухины враки! — одернул Степан. — Пусть остается яма...
После полудня приехал с погоста казак сказать, что могила готова.
Восьмеро казаков подняли тяжелый некрашеный гроб, по донскому льду понесли к Ведерниковской станице... За гробом никто не вел Фролова Каурку. Он сам шагал за хозяином, время от времени только вытягивал шею и нюхал край гроба.
Простоволосая, со снежинками в растрепавшихся волосах, красивая, молоденькая, балованная Минаиха тоненько плакала, опираясь на руку Алены. С другой стороны держала ее сухая суровая есаулиха — казачка Наумова. Она глядела так, будто досадовала на Минаихин плач, и видно было: коли убьют, не дай бог, Наумова, казачка его не обронит единой слезы, так придет и к могиле — прямая, сухая, с сухими глазами, разве только покрепче прикусит губу...
Казаки Минаева ехали позади в молчании. Порубленные, израненные: у кого — рука, у кого — голова, с трудом держались они на ногах и в седлах. Видно было, что крепко бились с дворянами и атаман их недаром погиб в бою...
Желтое морозное солнце уже спускалось к закату, когда вошли они на погост. Конные казаки стояли вокруг могилы широким кольцом. Казачки и ребятишки столпились поодаль, заполнив весь небольшой кладбищенский холм. Пять заряженных пушек выстроились рядком за погостом, над берегом Дона. При закате ярким рыжим пятном на вершине холма под вербой лежала гора свежевырытых комьев промерзлой глины. На рыжий гребень казаки поставили гроб. Могила была рыта щедрой и сильной рукой — глубока и просторна, как дом. Минаиха пуще заголосила, припав к телу мужа, рыдая, ударялась о гроб головой. В несколько голосов запричитали сошедшиеся казачки. Знамена склонились низко, касаясь полотнами гроба и рыжей промерзлой глины. Нагнулись к земле волосатые, пышные головы бунчуков... По мерзлой дороге послышался цокот скачущей сотни, и на пригорок со знаменами черкасских станиц взъехали казаки из Черкасска. На самом пригорке они чинно скинули шапки и в знак печали склонили свои знамена.
— Кто звал их? — спросил Степан у Наумова.
Не нарушая торжественности минуты, Наумов подъехал к Петрухе Ходневу, который скакал впереди черкасских, что-то с ним пошептался и быстро вернулся к Разину.
— Фрол Минаич подолгу в Черкасске живал. Узнали — и честь отдать от шести станиц по пятнадцати казаков послали. Не гнать, Тимофеич, когда подобру прискакали! — сказал Наумов.
Но Разин уже не слышал того, что говорил Наумов, уже не видал никого вокруг... С Минаевым хоронил он свой тульский поход. Все, все надо было заново думать. В Минаеве он хоронил атамана, которому верил, как себе самому. Так широко умел мыслить Фрол, так далеко умел видеть, такая была в нем большая кипучая сила... Не видеть, не слышать сейчас никого, сидеть бы, как прошлую ночь просидел над телом убитого друга, одному в тишине и думать, словно советуясь с ним, как и что теперь делать дальше...
...Все южные городки по Донцу внезапным ударом занял Волконский. Казаки были разбиты, бежали, спасаясь, на Дон. Над местными горожанами, над крестьянами и стрельцами дворяне чинили расправы.
