Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Остросюжетные произведения Даниэля Клугера — широко известного российскому читателю автора, ныне проживающего в Израиле, — отличают умелое построение сюжета, напряженное действие, точный ироничный язык.
отрывок из произведения:
...Проза есть выродившаяся поэзия. Так считали древние греки – в их числе Аристотель. Я обеими руками подписываюсь под этим суждением – если под вырождением имеется в виду утрату наследственных черт по мере эволюции. В этом случае можно задуматься: какой из видов – или жанров – прозы «выродился» в наименьшей степени? Иными словами, стоит нынче ближе всех к поэзии? Рискуя навлечь на себя гнев ревнителей «серьезности» литературы, поклонников исключительно «мэйнстрима», со снисходительным презрением относящихся к «масскульту», хочу сказать: это детектив. Вообще, критики многократно и постоянно гонимого жанра демонстрируют образчик своеобразного литературного расизма, отказывая в принадлежности к подлинному искусству не отдельных книг, а целого жанра как такового. Утверждение: «Я не люблю поэзию», – воспринимается в приличном обществе неким чудачеством. Гордое заявление: «Я не люблю детективы!» – рассматривается признаком серьезного и глубокого отношения к духовным ценностям, каковых означенный жанр не содержит. Ну конечно – с одной стороны вроде бы, макулатура, заполняющая книжные прилавки, с другой – Пушкин и Байрон. Но ведь можно построить сопоставление и иначе: с одной стороны – Борхес и Эко (или Эдгар По и Роберт Стивенсон), с другой, например, – рифмованная халтура из многочисленных сборников и альманахов 70-90-х годов.
Возвращаясь к вопросу о родстве детектива и поэзии (уже затронутого в «Баскервильской мистерии»), я хочу отметить для начала «формальные» признаки двух разделов литературы. Цитата: «Ведь все ради этой строки написано? – Как всякие стихи – ради последней строки. – Которая приходит первой. – О, вы и это знаете!» Это разговор двух гениальных поэтов – Марины Цветаевой и Михаила Кузмина, приведенного Цветаевой в рассказе «Нездешний вечер». Так вот: всякий, кто пишет или пробует писать детектив, прекрасно знает: детектив пишется «ради последней строки» – ради развязки. Которая приходит первой – ибо специфика жанра такова, что детектив «пишется с конца», с развязки. Далее: в наибольшей степени от ритмической упорядоченности из всех прозаических зависит успешность или неуспешность именно детектива – поскольку прихотливая цепочка интеллектуального расследования требует очень четкого ритма – иначе читатель просто не воспримет текст, произведение рассыпется. И, наконец – рифма. Детектив без рифмы просто не существует! Правда, рифма эта специфична: улика. В детективном произведении рифмуются улики. Они увенчивают «строфы» и увязывают их друг с другом – чтобы в конце построить образ, изначально задуманный автором – ту самую «последнюю строку, которая приходит первой».
Впрочем, все это, как я уже сказал, «формальные» признаки родства. Есть и более глубокие, внутренние, связанные с тем, что детектив – и это признано большинством исследователей – представляет собой современную сказку. Например, все тот же Тудор Кестхейи в «Анатомии детектива» пишет: «Назвали его (детектив – Д.К.) романом или новеллой и в таком качестве осудили, хотя он – сказка… Сказка и детектив одинаково плетут цепь событий вокруг лишь эскизно обрисованных образов…» И далее: «Невинно подозреваемые – это отданные во власть дракона золушки и принцессы детективной истории…» То, что в этой работе столь часто цитируется венгерский исследователь, объяснимо тем, что на сегодняшний день это чуть ли не единственное исследование детектива, имеющееся на русском языке, а ссылок на книги, вышедшие на других языках, я стараюсь по возможности избегать.
Итак, детективное повествование представляет собою волшебную сказку, обряженную в сегодняшние урбанистические одежды. Сказка же происходит от эпической поэзии и мифологии – с того момента, когда эпос и миф утрачивают религиозное значение и становятся частью фольклора. Ну, а поэтическую природу фольклора, надеюсь, никто отрицать не будет. И все, что следует ниже, имеет целью показать, сколь причудливые и древние персонажи скрываются под масками героев детективных произведений. Так же, как в сказку, они пришли из мифа, так же как в сказке – и еще в большей степени – они постарались прикинуться реальными людьми, живущими на соседней улице. Для того я предлагаю рассмотреть книгу, фактически относящуюся к любимому мною (и надеюсь, вами) жанру, но до известной степени.
История детектива как жанра точкой своего отсчета имеет 1841 год – появление рассказа Эдгара По «Убийство на улице Морг». И несмотря на то, что в разных странах на роль основоположника претендовали разные авторы, отцом жанра единогласно признан американский романтик. Тем не менее, говоря о генезисе центральной фигуры детектива – сыщика-интеллектуала, – я хочу обратить ваше внимание на другого писателя – столь же великого, что и «безумный Эдгар». Речь пойдет об Александре Дюма. Следует заметить, что произведения Дюма, могущие быть полностью отнесенными к детективу, являются наименее удачными в его наследии – тринадцать историй о Скотланд-Ярде – сегодня рискнет прочесть разве что уж очень большой энтузиаст. Они скучны, примитивны и плохо написаны. Говоря о Дюма-предтече я имею в виду, напротив, лучший его роман (или один из лучших) – «Граф Монте-Кристо», вышедший в свет тремя годами позже «Убийства на улице Морг» – в 1844 году...
...Проза есть выродившаяся поэзия. Так считали древние греки – в их числе Аристотель. Я обеими руками подписываюсь под этим суждением – если под вырождением имеется в виду утрату наследственных черт по мере эволюции. В этом случае можно задуматься: какой из видов – или жанров – прозы «выродился» в наименьшей степени? Иными словами, стоит нынче ближе всех к поэзии? Рискуя навлечь на себя гнев ревнителей «серьезности» литературы, поклонников исключительно «мэйнстрима», со снисходительным презрением относящихся к «масскульту», хочу сказать: это детектив. Вообще, критики многократно и постоянно гонимого жанра демонстрируют образчик своеобразного литературного расизма, отказывая в принадлежности к подлинному искусству не отдельных книг, а целого жанра как такового. Утверждение: «Я не люблю поэзию», – воспринимается в приличном обществе неким чудачеством. Гордое заявление: «Я не люблю детективы!» – рассматривается признаком серьезного и глубокого отношения к духовным ценностям, каковых означенный жанр не содержит. Ну конечно – с одной стороны вроде бы, макулатура, заполняющая книжные прилавки, с другой – Пушкин и Байрон. Но ведь можно построить сопоставление и иначе: с одной стороны – Борхес и Эко (или Эдгар По и Роберт Стивенсон), с другой, например, – рифмованная халтура из многочисленных сборников и альманахов 70-90-х годов.
