Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Ответственность ученых за судьбу человека в век бурного развития науки — именно в этом заключается главная мысль романов Майкла Крайтона. Роман известного американского фантаста поднимает проблемы моральной ответственности ученых за результаты проводимых ими секретных экспериментов.
отрывок из произведения:
...В полдень они спустились в отделение «Скорой помощи» и сели на банкетке рядом с вращающимися дверями входа. Двери выходили на автостоянку. Эллис нервничал и не обращал внимания на окружающих, погруженный в свои мысли. Моррис был спокоен. Он сунул леденец в рот и, скомкав обертку, положил ее в карман своей белой куртки.
Сидя на банкетке, они видели, как солнечные лучи падают на стеклянную стену и освещают надпись: «ОТДЕЛЕНИЕ СКОРОЙ ПОМОЩИ» — и ниже, чуть более мелкими буквами: «СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. ТОЛЬКО ДЛЯ САНИТАРНЫХ ФУРГОНОВ». Они услышали вдали вой сирены.
— Это они? — спросил Моррис.
Эллис взглянул на часы.
— Вряд ли. Слишком рано.
Они сидели на банкетке и слушали приближающийся вой сирены. Эллис снял очки и кончиком галстука протер стекла. Одна из медсестер отделения «Скорой помощи», незнакомая Моррису девушка, подошла к ним и сказала, лучезарно улыбаясь:
— Вы встречаете нового больного?
Эллис покосился на нее. Моррис ответил:
— Мы заберем его прямо в палату. История болезни у вас?
— Да, видимо, у нас, доктор, — ответила сестра и отошла, несколько обиженная.
Эллис вздохнул. Он водрузил очки на нос и, нахмурившись, посмотрел сестре вслед.
— Она же без всякой задней мысли... — сказал Моррис.
— Полагаю, что это уже всей больнице известно, — буркнул Эллис.
— Ну, это слишком большой секрет, чтобы его можно было хранить в тайне.
Сирена выла уже совсем близко: сквозь стекло они увидели, как на автостоянку подкатил санитарный фургон. Двое санитаров открыли задние дверцы и достали носилки. На носилках лежала дряхлая старуха. Она задыхалась и издавала булькающие звуки. Острая пульмо-нарная эдема, подумал Моррис, наблюдая за тем, как ее препровождают в палату.
— Надеюсь, он в хорошей форме, — сказал Эллис.
— Кто?
— Бенсон.
— А почему он должен быть в плохой?
— Его могли разозлить. — Эллис выглянул на улицу.
Эллис и впрямь не в духе, подумал Моррис. Он знал, что это значит: Эллис возбужден. Он провел немало совместных с Эллисом операций и давно уяснил особенности его поведения. Раздражительность, нервозность и томительные часы ожидания, а потом полное, почти отрешенное спокойствие во время операции.
— Ну где же он, черт побери! — пробормотал Эллис и снова взглянул на часы.
Чтобы сменить тему, Моррис сказал:
— У вас все готово для трех тридцати?
Сегодня в три тридцать пополудни Бенсона должны были представить персоналу на общей нейрохирургической конференции.
— Насколько я знаю, — ответил Эллис, — доклад делает Росс. Я очень надеюсь, что Бенсон в хорошей форме.
Из динамика на стене раздался приятный мужской голос:
— Доктор Эллис, доктор Джон Эллис, два-два-три-четыре. Доктор Эллис, два-два-три-четыре.
Эллис встал.
— Черт! — бросил он.
Моррис знал, что это означает. «Два-два-три-четыре» — добавочный номер зоолаборатории. По-видимому, что-то стряслось с обезьянами. Весь прошлый месяц Эллис ежедневно оперировал по три обезьяны — просто чтобы не дать себе и ассистентам расслабиться.
Он смотрел, как Эллис пошел к противоположной стене, где висел служебный телефон. При ходьбе Эллис слегка хромал — результат полученного в детстве увечья, из-за чего был поврежден малоберцовый нерв правой ноги. Моррис часто задумывался, не повлияла ли эта травма на решение Эллиса стать нейрохирургом. Безусловно, Эллис производил впечатление человека, стремящегося исправить все изъяны, отремонтировать любую неисправность. Он так и говорил своим пациентам: «Ну, мы вас подремонтируем». Да и сам он имел немало таких изъянов: хромота, преждевременная лысина, близорукость — ему приходилось носить очки с толстыми стеклами. Из-за этого он производил впечатление уязвимого человека, что, в свою очередь, заставляло окружающих относиться к его раздражительности чуть более терпимо.
Или, возможно, эта раздражительность была результатом многолетней работы в хирургии. Моррис и сам толком не мог понять: он уже давно не держал в руках скальпель. Он выглянул в окно на залитую солнцем автостоянку. Начались часы вечерних посещений: родственники больных въезжали на территорию клиники, вылезали из автомобилей и озирались вокруг, бросая взгляды на высоченные корпуса больничного комплекса. В их глазах ясно прочитывался страх: больница — место, к которому всегда относятся с опаской.
Моррис заметил, что многие из посетителей хорошо загорели. В Лос-Анджелесе стояло теплое солнечное лето, а он был бледный — под стать своей больничной униформе, которую он не снимал целыми днями. Надо бы почаще бывать на воздухе, подумал он. Надо обедать на террасе. Он, разумеется, играл в теннис, но это случалось, как правило, вечерами...
...В полдень они спустились в отделение «Скорой помощи» и сели на банкетке рядом с вращающимися дверями входа. Двери выходили на автостоянку. Эллис нервничал и не обращал внимания на окружающих, погруженный в свои мысли. Моррис был спокоен. Он сунул леденец в рот и, скомкав обертку, положил ее в карман своей белой куртки.
