Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Виктор Курочкин — далеко не самое известное лицо в русской послевоенной литературе, однако закономерно, что в последние десятилетия проза «литературных лейтенантов» стала вытеснять масштабные полотна «литературных генералов», обращая взгляд читателя к главному герою великой русской прозы — «маленькому человеку». Эта «негромкая» проза и сегодня переворачивает душу.
отрывок из произведения:
...Анастас колотил палкой по ставням и кричал:
— Эй, Стеха! Чего закупорилась? Не вишь — утро?
Ставни открой!
Удары раскатывались по селу, а старый пустой дом гудел и ухал, как огромный чугунный котел.
Потом Анастас поднялся на крыльцо и обалдело уставился на новый тяжелый замок, висевший в кованых пробоях двери.
— Откуда такой замок взялся? Кажись, у меня такого и не было. Разве что Стеха купила.
Анастас принялся искать ключ. Он обшарил щели и дырки в дверях, перещупал пазы бревен, перевернул полусгнившие ступени крыльца. Когда все было ощупано, обшарено, перевернуто вплоть до кирпичей под окнами, Анастаса взяла оторопь.
— Куда же она его запрятала? Разве что в собачьей будке посмотреть. — И он пошел в сад.
В былые времена, когда он был молод и когда еще был жив беззлобный и брехливый «дворянки» Полкан, будка служила надежным семейным тайником для ключа. Но пес давно издох, будка давно сгнила и Анастас давно состарился.
Старик бродил по саду меж одичавших кустов смородины и крыжовника. Он забыл про ключ: теперь его одолевали другие мысли. Он негодовал на жену Стеху, на сына с невесткой за то, что они своей беспечностью и бесхозяйственностью погубили дивный сад. Пышную бесплодную яблоню и полузасохшую грушу он скверно выругал, грозился начисто вырубить буйный вишенник. Но злость и обида скоро прошли, их сменила тупая усталость. Дойдя до колодца, он присел на источенный червями трухлявый сруб.
На старика снизошло небытие. Последнее время оно все чаще и подолгу одолевало Анастаса. Сердце еще качало кровь, но уже не способно было чувствовать. Он неподвижно сидел на срубе и широко раскрытыми глазами смотрел на мир. Видел ли он что-нибудь — трудно сказать.
Стояло бабье лето, ясное, безмолвное и грустное, по утрам знобкое, днем жаркое, а ночью холодное. Прозрачная паутина, словно сети, опутала длинный забор. На дуплистой липе с блекло-зеленого листка плавно спускался паук. Дружная семья коренастых одуванчиков расцветала вторым цветом, и он был ярко-желтый, как само солнце.
Голоногая с хитрыми зелеными глазами девчонка пролезла сквозь тын, подпрыгивая, подбежала к колодцу:
— Дедушка Анастас, айда завтракать!
Старик не пошевелился и продолжал смотреть в одну точку. Девочка пососала палец, потопала босыми, красными от холодной росы ногами, потом присела на корточки и заглянула в глаза Анастаса. Они были круглые, оловянные и смотрели не мигая, как у слепого. Девочке стало страшно. Она вскочила и со всех ног бросилась от колодца. Но, добежав до забора, остановилась и, постояв немного, вернулась назад. Старик сидел в прежней позе. Девочка, замирая от страха, с какой-то отчаянной решимостью дернула Анастаса за рукав рубахи:
— Дедка, пойдем домой!
Анастас вздрогнул и удивленно посмотрел на девчонку:
— А? Чего ты говоришь-то?
Девочка подпрыгнула и засмеялась:
— Зову, зову, а ты как глухой. Пора завтракать. Картошка стынет, и мамка ругается, — радостно, без передышки сыпала она и тянула Анастаса за руку. Он едва поспевал за ней и широко, бессмысленно улыбался.
Они вышли из сада, обогнули дом с наглухо заколоченными окнами, и тут Анастас решительно заупрямился:
— Куда ты меня, пострел, тянешь? Вот ведь дом-то мой.
Девочка всплеснула руками:
— Ой, какой же ты смешной, дедушка!
Анастас повернул назад, к крыльцу своего дома. Девочка догнала старика, вцепилась в подол рубахи и заревела.
Анастас остановился:
— Ну, ну, не плачь, глупая. Экая глупая.
— Зачем ты меня пугаешь? — глотая слезы, сказала она. — Небось и картошка остыла, и мамка ругается.
— Ну коли так, идем же скорее, — охотно согласился Анастас и опять направился к своему дому.
— Да не туда! — закричала девчонка и сердито топнула ногой. — У, какой упрямый, как бык!
— Как не туда? — удивился старик. — Вот ведь мой дом.
— А вот и нет. Теперь ты у нас живешь.
— У кого — у вас?
— У нас. У папки моего, Ивана Лукова.
Старик махнул рукой:
— Эва что придумает. В чужом доме жить. А свой на что?
— Там теперь никто не живет...
— Как «никто»»? А я... А баба моя... Сын мой, Андрей Анастасьич. Эка ты глупая девка-то. — Старик привлек к себе девочку и подолом рубахи вытер ей мокрый нос.
Она прижалась к Анастасу. Он гладил ее всклокоченные волосы и как мог успокаивал.
— И совсем не глупая. И совсем не глупая, — всхлипывая, говорила девочка. — Ты сам все забыл. Все, все на свете, и бабушка твоя померла.
— Кто — «померла»? — переспросил старик.
— Твоя бабушка Степанида. Совсем недавно ее похоронили.
— Похоронили Стешу? Вона что... — Анастас поднял вверх голову и перекрестился.
— Пойдем, дедушка Анастас.
Она тихо потянула старика за руку, и он покорно поплелся за ней...
...Анастас колотил палкой по ставням и кричал:
