Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Необычное может подстерегать человека не только в глубинах космоса, не только в туманном будущем, не только в параллельных вселенных, но и за любым углом в родном городе. Вашими гидами по иным мирам, в которых не действуют обычные законы, готовы стать современные писатели, формирующие пространство русскоязычной фантастической литературы, такие как Юрий Нестеренко.
отрывок из произведения:
«...Многие думают, будто непременные спутники ужаса — тьма, одиночество и безмолвие. Я познал чудовищный ужас средь бела дня, при ярком свете, в забитом людьми банальном дешевом пансионе, расположенном в самом центре огромного шумного города; я испытал немыслимый страх, несмотря на то, что рядом со мною находилась хозяйка этих меблированных комнат и двое крепких парней.» Это из рассказа Лавкрафта «Холод», прочитанного мной когда-то в юности; разумеется, цитата отнюдь не врезалась мне в память — сейчас я просто отыскал ее заново. Ничего ужасного в том рассказе, на самом деле, нет. Вообще, на мой взгляд, единственное ужасное, что есть в творчестве Лавкрафта — это его литературный стиль. Неуклюжие, занудные повествования, пестрящие эпитетами типа «немыслимо кошмарный» и откровенными признаниями «я не в силах это описать»; развязка этих историй, если она вообще есть, становится очевидной задолго до финала, а герои производят впечатление истеричных психопатов — и данный рассказ не исключение. Я вспомнил его лишь потому, что хочу рассказать о самом большом ужасе, который довелось пережить мне.
Свой кошмар я познал в обстоятельствах, довольно-таки отличных от упомянутых в лавкрафтовском рассказе — но тоже не слишком похожих на стандартный антураж ужастика. Хотя это было не среди бела дня, а ранним утром, на вершине Олимпа. Рядом со мной был лишь один человек, мой старый университетский приятель Женька Ковалев, с которым мы накануне впервые увиделись после не то шести-, не то семилетнего перерыва. Что касается тьмы и безмолвия (а заодно и холода), то таковые имелись в изобилии, но — лишь за пределами помещения.
Гора Олимп, как вам, вероятно, известно, представляет собой гигантский кратер потухшего вулкана; ее диаметр у основания достигает почти шестисот километров, а самая высокая точка обода кратера вздымается на 24 километра над окружающими равнинами. Но мы, конечно, находились не на этой неприветливой скале, а внутри кратера, почти шестью километрами ниже, на ровном плато, образованном застывшими миллионы лет назад вулканическими породами. Так что, строго говоря, это была не совсем вершина; тем не менее, восемнадцать с половиной километров — тоже очень приличная высота, и атмосфера, плотность которой даже у поверхности составляет лишь одну сотую земной, здесь практически полностью отсутствует (соответственно и пыльные бури, окутывающие порою всю планету, сюда не добираются). Именно из-за этого обстоятельства, облегчающего космические старты, астрономические наблюдения и вообще практически любую работу, связанную с небом, плато внутри кратера облюбовали многие марсианские службы, включая Главный космодром и примыкающий к нему Центр управления. Через туннели, пробитые в ободе кратера, вниз по склонам горы ведут скоростные железнодорожные пути; пологость этих склонов и невысокая марсианская гравитация делают подъем и спуск вполне несложным даже для массивных грузов.
Именно в диспетчерской ЦУПа и принимал меня Ковалев; была как раз его смена. Когда-то давно подобные помещения были гигантскими залами, через которые, словно кресла в старинных кинотеатрах, рядами тянулись пульты, за каждым из коих сидело по оператору — полетом какой-нибудь одной вшивой ракеты управляли десятки человек. Теперь это лишь небольшая комната с единственной консолью: практически всю работу делают компьютеры, за которыми присматривает один-единственный диспетчер; на всякий случай в состоянии готовности положено находиться еще одному, в резервном центре за тысячу километров отсюда, но за все время существования марсианских колоний его услуги не потребовались ни разу. Так что в руках Женьки находилось практически все, что летало в этот час по околомарсианской орбите. Впрочем, не то чтобы совсем в руках; не только он контролировал компьютеры, но и они — его: вздумай он отдать какую-нибудь нелепую команду, она была бы заблокирована...
«...Многие думают, будто непременные спутники ужаса — тьма, одиночество и безмолвие. Я познал чудовищный ужас средь бела дня, при ярком свете, в забитом людьми банальном дешевом пансионе, расположенном в самом центре огромного шумного города; я испытал немыслимый страх, несмотря на то, что рядом со мною находилась хозяйка этих меблированных комнат и двое крепких парней.» Это из рассказа Лавкрафта «Холод», прочитанного мной когда-то в юности; разумеется, цитата отнюдь не врезалась мне в память — сейчас я просто отыскал ее заново. Ничего ужасного в том рассказе, на самом деле, нет. Вообще, на мой взгляд, единственное ужасное, что есть в творчестве Лавкрафта — это его литературный стиль. Неуклюжие, занудные повествования, пестрящие эпитетами типа «немыслимо кошмарный» и откровенными признаниями «я не в силах это описать»; развязка этих историй, если она вообще есть, становится очевидной задолго до финала, а герои производят впечатление истеричных психопатов — и данный рассказ не исключение. Я вспомнил его лишь потому, что хочу рассказать о самом большом ужасе, который довелось пережить мне.
