Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
В параллельном мире и Будда другой. Истерн от вестерна отличается тем, что выхватывают не кольт из кобуры, а наган из-за голенища.
отрывок из произведения:
...Было десять часов утра. На дороге, напротив калитки у большого крытого дранкой сарая, отгоняя слепней, пофыркивала запряжённая в телегу лошадь. Сарай, он же хлев, вплотную примыкал к рубленой из толстенных сосновых брёвен избе, имевшей четыре окна, веранду из тёса и вторую дверь рядом с хлевом. Хлев также имел выходящие на дорогу двустворчатые ворота. Внутри его топотал и похрюкивал поросёнок. Избе было лет пятьдесят, равно как и другим избам в этой деревне, позже домов здесь не строили. Вид она имела обжитой и ухоженный. Два нижних венца были из свежих брёвен, для пущей сохранности обмазанных гудроном.
Гулко застучали в глубине дома шаги. Лошадь повела ухом. Из заднего входа во двор вышел приземистый, как все ильменьские славяне, мужчина, держа в каждой руке по длинной корзине с двухведёрными зелёного толстого стекла бутылями внутри. Одет он был в тёмную льняную рубаху, слегка засаленные фабричной выделки штаны, заправленные в стоптанные кирзовые сапоги, начищенные по случаю поездки. Одёжа сидела на нём вроде бы небрежно, но в то же время ладно: ничего не топорщилось и не отвисало. Распахнув калитку, мужичок уложил корзины на телегу, вновь скрылся в доме и вернулся с винтовкой Маузера образца 1888 года на плече.
Терентий Парфёнов собрался за керосином в соседнюю деревню Курино, до которой было вёрст пять. Следом за ним вышла жена. Проводить.
— К обеду вернусь, Дарья, — напомнил мужичок, пряча винтовку под сено. Делал он это привычно, «маузер» лежал незаметно, однако ухватисто, до него легко можно было дотянуться.
— Ты не пей там, Тереша, — обеспокоено сказала жена. — К тётке Клавдии Никитичне зайди.
— Зайду, зайду, — в который раз пообещал Терентий, утомлённый чрезмерной опёкой. Дарья была бесплодна, и заботу, должную обратиться на детей, переносила на него. Парфёнов возил её лечиться и в Крестцы к врачам, и в Старую Руссу на соляные ключи, а всё без толку.
Лошадь тронулась с места и покатила возок. Терентий шагал рядом. У забора, ограждавшего деревню, чтобы не разбежался скот, он остановился и, позвенев цепью, оттащил длиннющую воротину. Выехав за околицу, закрыл ворота и тогда уже сел на телегу. Громко чмокнул. Рыжик тряхнул гривой и потянул хомут. Дело своё знал, шагал не быстро, но и не медленно. Терентий сидел, свесив ноги с левого бока телеги, и глядел по сторонам. На лугу, отделявшем Васильки от леса, паслись козы, улизнувшие через ограду полакомиться сочной травой. А может выпустили специально. Козы были шустрые, но умные, далеко от деревни не отходили и через реку, как коровы — знакомиться с соседскими бычками, не плавали. Коз было девять и двое годовалых козляток с ними. Баба Марфа чесала с них пух, сама пряла и торговала пряжей на базаре в Крестцах. Кроме того, козьим молоком лечила дедку. Демьян Алексеич молодым воевал в Европе, травился под Парижем ядовитым газом хлором и, демобилизованный, вернулся в родные Васильки, харкая кровью. Тут бы ему и копец, но Марфа Степановна отпоила его целительным жирным молоком. Демьян Алексеич был плох, каждую весну снова харкал, но было ему уж восемьдесят пять, а он всё не умирал.
Телега пересекла луг и въехала на мосток. Под колёсами зашевелились изъезженные железными ободами брёвна. Внизу рокотал ручей, пробивший для своего пути глубокое ложе в мягкой глинистой земле. Мосток шатался: кое-где брёвна, скреплённые проржавевшей проволокой, просели и разошлись.
«Провалится скоро мост, — подумал Терентий. — Берег подмоет, оползёт и рухнет к едрене матрёне.» Новый мосток строить было некому, в Васильках жили одни старики. Придётся звать дарьину родню. К куринским на поклон идти было неохота, но ничего не поделаешь. — «Поживут пару дён у нас, всё Дарье веселей,» — решил Парфёнов.
Озабоченный печальными мыслями, Терентий проехал сумрачный сырой осинник, затем дорога взялась в гору, посветлело, по обочинам потянулись сосны и мох, а колёса стали вязнуть в песке. Терентий спрыгнул с телеги, чтобы не морить Рыжика, и пошёл рядом...
...Было десять часов утра. На дороге, напротив калитки у большого крытого дранкой сарая, отгоняя слепней, пофыркивала запряжённая в телегу лошадь. Сарай, он же хлев, вплотную примыкал к рубленой из толстенных сосновых брёвен избе, имевшей четыре окна, веранду из тёса и вторую дверь рядом с хлевом. Хлев также имел выходящие на дорогу двустворчатые ворота. Внутри его топотал и похрюкивал поросёнок. Избе было лет пятьдесят, равно как и другим избам в этой деревне, позже домов здесь не строили. Вид она имела обжитой и ухоженный. Два нижних венца были из свежих брёвен, для пущей сохранности обмазанных гудроном.
