Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Датский романист Йоханнес Вильгельм Йенсен родился в городе Фарсе в Химмерланде, на севере Ютландии, в семье ветеринара Ганса Йенсена и Марии (Кирстин) Йенсен. Широкий кругозор отца, его интерес к естественным наукам, истории, антропологии и другим предметам передался Йоханнесу, который в детстве очень много читал. Живя в уединенном, открытом ветрам Химмерланде, Йенсен с ранних лет полюбил природу, интересовался жизнью датских крестьян. До 11-летнего возраста Йоханнеса учила мать, потом в течение двух лет мальчик посещал местную школу, после чего брал частные уроки, готовясь к поступлению в Виборгскую кафедральную школу (1890).
Проучившись три года в Виборге, Йенсен поступает в Копенгагенский университет, где изучает медицину и естественные науки, однако больше интересуется литературой.
В студенческие годы Йенсен зарабатывает на жизнь, сочиняя детективные романы, печатавшиеся серийными выпусками под псевдонимом Ивар Люкке. В это же время начинающий писатель работает над романом «Датчане» («Danskere», 1896) и на вырученные за книгу деньги в том же году совершает короткую поездку в Соединенные Штаты, которые потрясли его уровнем жизни, развитием технологии и явились идеалом идущей по пути прогресса нации. Особый интерес у Йенсена вызвала жизнь в Америке датских эмигрантов, и, вернувшись в Копенгаген, он пишет «Эйнар Элькер» («Einar Elkoer», 1897), психологический навеянный автобиографическими мотивами роман о молодом человеке, тщетно стремящемся к любви и новой жизни. Роман получил хорошую прессу, однако в дальнейшем Йенсен отходит от автобиографичности, явившейся основой его ранних книг.
Ободренный литературным успехом, Йенсен в 1898 г. бросает медицину и становится корреспондентом датской газеты «Политика» («Politiken»), по заданию которой едет в Испанию освещать испано-американскую войну. Затем в течение нескольких месяцев Йенсен находится на военной службе, после чего едет в Париж, а в 1902...1903 гг. совершает кругосветное путешествие; все это время он продолжает писать книги и статьи в «Политику». После женитьбы на Эльзе Марии Улрик (1904) Йенсен живет с семьей (жена и трое сыновей) в Копенгагене.
В 1944 г. Йенсену была присуждена Нобелевская премия по литературе «за редкую силу и богатство поэтического воображения в сочетании с интеллектуальной любознательностью и самобытностью творческого стиля». Из-за войны традиционная церемония вручения была отменена, однако в Нью-Йорке на средства Американо-скандинавского фонда был дан торжественный завтрак.
Умер писатель в Копенгагене в 1950 г.
Йенсен завоевал репутацию ведущего представителя датской натуралистической литературы. С большим энтузиазмом отзывается о Йенсене один из его биографов Марион Нильсен. «Немного найдется писателей, – пишет Нильсен, – которые бы так глубоко и с таким искусством проникли в прошлое своего народа и показали взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего... Быть может, ни один писатель не уловил очарования датской природы так, как он».
Многие из сегодняшних специалистов по скандинавской литературе высоко ценят Йенсена. Так, в 1980 г. американский ученый датского происхождения Свен Росселл писал: «Произведения Йенсена имеют огромное значение для европейской литературы. В его книгах современность соединяется с вечностью в мифическом видении».
отрывок из произведения:
...Однажды летним днем по дороге через поселок двигался рослый крестьянский детина, сопровождаемый целой сворой дворняг; двигался он не шагом и не бегом, а прыжками, выделывая головокружительные сальто-мортале! Он совершал один гигантский прыжок за другим и, перекувырнувшись в воздухе, приземлялся на обе ноги, так что подковки его деревянных башмаков звенели, точно коровьи колокольчики, стукаясь о твердый грунт, а гравий фонтаном брызгал из-под каблуков. В промежутках между прыжками он громко вопил, любовно простирая руки к собачонкам, которые надрывались до того, что, казалось, вот-вот выплюнут вместе с лаем зубы и кишки.
В это время башмачник Антон сидел и киснул в своей мастерской. Скрюченная нога его была засунута под стол, нос был забит копотью от лампы. Он повернул свое бледное лицо к окну, чтобы взглянуть, кто это там «измывается над животными». Эге, да это, оказывается, вон кто! Полоумный из Гробёлле, Йенс-механик! Нынче он, кажись, вовсе не в себе!
Башмачник был недалек от истины. Нынче Йенс и впрямь узрел звезды и солнечные миры. Он побывал на почте и получил там письмо, очень радостное для него письмо. Было оно от некоего офицера из Копенгагена и извещало Йенса о том, что если он сможет прибыть в столицу, то получит пока что место служителя при лаборатории. А если в свои свободные часы он получится и сумеет сдать вступительные экзамены, то не исключено, что ему удастся поступить в Политехнический институт. И еще писал офицер, что, хотя Йенсу уже за двадцать, он не теряет надежды дожить до того дня, когда Йенс станет профессором химии в Копенгагенском университете.
Прочитав письмо, Йенс разбежался и пустился выделывать сальто-мортале на проезжей дороге. Наконец-то, наконец-то он вырвется отсюда! Он увидел перед собой цель, увидел дорогу в мир света и чистоты, он увидел себя идущим в гору, далеко и высоко, увидел себя вознесшимся к чертогам Науки!..
...Однажды летним днем по дороге через поселок двигался рослый крестьянский детина, сопровождаемый целой сворой дворняг; двигался он не шагом и не бегом, а прыжками, выделывая головокружительные сальто-мортале! Он совершал один гигантский прыжок за другим и, перекувырнувшись в воздухе, приземлялся на обе ноги, так что подковки его деревянных башмаков звенели, точно коровьи колокольчики, стукаясь о твердый грунт, а гравий фонтаном брызгал из-под каблуков. В промежутках между прыжками он громко вопил, любовно простирая руки к собачонкам, которые надрывались до того, что, казалось, вот-вот выплюнут вместе с лаем зубы и кишки.
