Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
СКАЛДИН, АЛЕКСЕЙ ДМИТРИЕВИЧ (1889–1943) – писатель, поэт. Родился в деревне Корыхново Новгородской губ. в многодетной семье крестьянина-плотника. Пятнадцатилетним подростком попал в Петербург, устроился рассыльным в большую страховую компанию. Через девять лет занимал в ней должность управляющего округа. С детства пристрастился к сочинительству, и едва приехав в столицу, тут же послал свои стихи в «Живописное обозрение».
До революции Скалдин печатался в журналах «Весна», «Gaudeamus», «Сатирикон», «Аполлон», в альманахе «Орлы над пропастью», в «Альманахе муз», в сборнике Война в русской поэзии. Как символист третьего призыва, Скалдин порой даже в большей степени символист, чем основатели этого литературного направления. В ноябре 1912 вышла его книга Стихотворения (1911–1912). В них чувствуется живой трепет эпохи, в темах просвечивает широкий культурно-исторический контекст.
Как мыслителя Скалдина привлекали такие темы, как алогичность мира и освобождение мысли от надгробного камня рационализма, выработка нескептического мировоззрения, вопрос об органичности эпохи, и что же ее таковой делает.
При жизни писателя вышли в свет только две его книги («Стихотворения», 1912; роман «Странствия и приключения Никодима Старшего», 1917). Пореволюционная судьба Скалдина трагична — его трижды арестовывали и в Карлаге он умер. Обширный архив, включавший восемь законченных романов, повести, рассказы, уникальную переписку, погиб.
отрывок из произведения:
...Нужно представить себе с самого начала несколько предметов и положений, причём город, где произошло рассказываемое, может быть принят и как предмет и как положение. Далее, к числу предметов относятся: дамская юбка, голова её обладательницы (собственно, золотистые завитки на ней — ни глаз, ни носа нет — может быть, ещё виден рот, но зубы неизвестно какие, а губы совсем слегка подкрашены — это скорее игра, чем тактическая потребность,впрочем, что я говорю: это тогда, в 1917 году (не в России) ещё могло быть так — теперь это ясно, потому что само по себе и никакого стыда в том нет: это не обман, это открытое действие, как причёсывание, и я не огорчён).
И кроме живого — мостовые. Или из неровного булыжника, или же из плоских камней, плитками. Улицы пустынны.
Квартира Господина Просто в бельэтаже. Против окон стена ботанического сада — старая монастырская стена нерусского монастыря. Улица узка, и изза ограды, пересекая её до противоположного дома, тянется толстый сук многосотлетнего дерева. Иногда на нём виден лёгкий абрис качающегося человека — повешенного, крестьянина в грубых башмаках на деревянной подошве, и тень рыцарской лошади — звона шпор или цоканья копыт пока ещё нельзя слышать, но, возможно, потом они будут слышны.
Впрочем, всё это повторяется в «Повести о ходячих свойствах». Там оно связано с развитием темы — здесь создаёт только атмосферу.
Господин Просто — он так и есть Господин Просто — у него нет отличительных признаков, кроме его положения. И вряд ли даже он был в России. Это тем более удивительно, что старушка,а она должна появиться,сидит на своей несомненно русской веранде и её сын, военный, служит в русской армии. Армия ещё не делится по признакам цвета.
Конечно, нельзя уличить при помощи веранды и военной службы, но кот говорит только порусски. За границей это невозможно — если бы он был даже эмигрантским котом: национальных принципов у котов нет, соседство с немцами, французами или чехами и сербами всегда сказалось бы на развитии у животного способности речи.
Господин Просто встаёт поутру не очень рано. Заботы его нетревожны; головная щетка блестит полированной черепаховой поверхностью. В комнате, где он одевается и причёсывается, на полу совершенно чисто и паркетные ромбы натёрты воском. Запах смешанный, но ненастойчивый и потому приятный.
Кофе подан осторожно и выпит так, что ни одной капли неловкости не оказывается (т. е. нет ни одной капли на блюдечке).
Ладонь руки, мягкая и холодноватая, проходится по откинутым назад недлинным тёмнорусым волосам; нижняя губа поджата; подбородок выражает тихую, но твёрдую волю.
Ещё в постели мысли и предположения начинают образовываться. Господину Просто около тридцати лет,той, которая носит юбку и слегка подкрашивает губы, девятнадцать. Возрасту свойственна эластичность всей фигуры и упругость очертаний. Вначале мысли, собственно, останавливаются на юбке. Она... такая… повседневная, из бумажной материи в крупную полоску, причём красноватые и синеватые тона полос по основному тёмносерому полю, мешаясь, не дают впечатления определённого цвета. Особенность юбки не в цвете и не в рисунке материи, но в покрое, хотя я не знаю, как она кроилась (впрочем, ещё могу узнать — Господин же Просто не знал и уже не узнает, так как время его прошло).
Итак, последняя и самая важная особенность юбки в том подобии буфов справа и слева, как на рисунке — подобии, в котором могут быть спрятаны совершенно реальные пустоты — карманы вместительности достаточной не только для батистового платка и любовной записки, но и для портпапироса и коробки спичек.
Сверхважная особенность покроя в том, что руки могут опускаться в карманы (я не думаю ни о чём предосудительном — я говорю о руках обладательницы юбки), руки могут браться и за уголки платья там, где линия кармана переходит в линию, образующую с ней угол, и увеличивать произвольно первоначальную площадь юбки (не уменьшать) или приподымать её так, что ноги изпод подола будут выглядывать больше и пропорции изменятся — меняться же они готовы бесконечно.
Возможность изменения пропорций тоже чрезвычайно важна, и если несколько опустившихся волосков могут нарушить гармонию целого (не поднявшихся, нет! — последнее менее ощутительно), то тем более значат аршины юбочной материи. Впрочем, это гипербола — если принять оборот всерьёз, вы подумаете, чего доброго, о бесстыдстве молодой особы, т. е. о готовности поднимать юбку выше положенного. Молодая же особа только весела, но не бесстыдна.
Потом стыд защищается тайным смыслом — мысль о кармане сбоку к 1923 году уйдёт, сменившись мыслью о кармане на груди, совсем около сердца. Отвлечённое, идеализированное, романтическое представление о сердце станет другим, более ощутительным и пахучим (это не аромат цветов — нет — довольно: уже не существует альбомов для записывания стихов).
Идею кармана в непосредственном соприкосновении с сердцем парижане выразят так: но Господин Просто в 1917 году этой идеи выразить, конечно, ещё не умел...
...Нужно представить себе с самого начала несколько предметов и положений, причём город, где произошло рассказываемое, может быть принят и как предмет и как положение. Далее, к числу предметов относятся: дамская юбка, голова её обладательницы (собственно, золотистые завитки на ней — ни глаз, ни носа нет — может быть, ещё виден рот, но зубы неизвестно какие, а губы совсем слегка подкрашены — это скорее игра, чем тактическая потребность,впрочем, что я говорю: это тогда, в 1917 году (не в России) ещё могло быть так — теперь это ясно, потому что само по себе и никакого стыда в том нет: это не обман, это открытое действие, как причёсывание, и я не огорчён).
