Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Михаил Федотов, родился в 1945 году в Ленинграде. По образованию врач-онколог. Около двадцати лет провел в эмиграции (Италия,Канада,Израиль). Автор романа «Соотечественники» и повести «Иерусалимские хроники». С 1998 года живет в Санкт-Петербурге.
отрывок из произведения:
...Раз в неделю на нашем помоечном баке неизвестно откуда появлялись арабские театральные афиши. Я никогда не видел, чтобы в течение дня их кто-нибудь развешивал: наверное, их приклеивали в каком-нибудь центре помоек и в готовом виде развозили по районам. А делать это было совершенно бессмысленно, потому что арабы, которые ездили вокруг нашего дома с тележками и неохотно собирали в совок выгоревшие на солнце банановые ошметки и подсохшее собачье дерьмо или отсиживались в жару под кустами, были старыми, потемневшими от зноя и неграмотными, и рассчитывать можно было только на курдов, на верхних курдов или на нижних курдов, степенных полноватых мужчин, про которых говорили «глупы, как курды», а на самом деле просто основательны, как курды, и при этом совершенно не похожи на евреев, хотя они и собирались по пятницам двумя отдельными толпами перед курдскими синагогами — нижней и верхней. Нижние курды презирали верхних и практически не считали их за курдов — в основном за то, что большинство верхних курдов разъехались с нашей улицы по более респектабельным районам, и в верхних домах они оставляли доживать своих девяностолетних старух. Но все-таки по субботам они приезжали сюда, в свою старую синагогу, надевали светлые кипы и в таком виде в кремовых шевиотовых костюмах важно шествовали из-за того угла, где вы сворачиваете к нам с улицы царя Агриппы, если, нагрузившись тяжелыми сетками, топаете пешком с иерусалимского базара. И большинство верхних курдов были солидными базарными курдами, которые владели на центральном рынке чистыми лавочками с орехами и крупами, где каждый мешок с крупой имел свое законное место.
Одного только риса у них насчитывалось по восемнадцать сортов, и между желтым дамасским рисом и серой полированной «кибуцницей» была огромная дистанция в один шекель. А нижние курды только и имели, что пару зеленых прилавков, на которых не выставишь даже широкие листы хасы, прилавков, зажатых надменными бухарскими мясными, неопрятными рыбными площадками хасидов, тайманскими продавцами подушек и марокканскими фруктовыми прилавками. Но даже имея такой серьезный и дорогой бизнес, как торговля бобами и макаронами, верхние курды почти никогда не торговали сами, и вместо них стоял не какой-нибудь сброд нагловатых арабских мальчишек с сигаретками «Адмирал Нельсон» в зубах, которые нанимаются на работу возле шлагбаума, — нет, вместо верхних курдов стояли потомственные иерусалимские арабы из Абу-Тора — рыжие курчавые филистимляне из знатных семей, уже в шестнадцать лет подумывающие об открытии собственных лавок. И, конечно, своими молодыми арабскими глотками они запросто перекрикивали нижних курдов, недовольно и мрачно начинающих торговлю с самого утра воскресенья, пока верхние курды еще отсыпались после шабата, и торгующих до самых последних секунд шестого дня, когда разъяренный рыжий раввин Шапиро начинает переворачивать лотки. Но нижние курды, все-таки тоже степенные курды, в свою очередь гордились тем, что на свои деньги они построили себе новую синагогу на манер главной городской — на тех самых камнях за домом кукурузника, где стоял ветхий сарайчик, в котором молились их отцы и возле которого все они родились шестьдесят лет назад. Они выложили новую синагогу дорогими коврами, а на второй этаж для женщин вела лестница с очень крепкими перилами. И у дочерей нижних курдов были мужья, хотя и не курды, но самые настоящие мужья с волосатой грудью, два раза в год в помятых и выцветших мундирах ходившие в милуим, чертыхаясь про себя, зачем все это нужно и лучше было бы десять лет назад уехать к старшему брату жены в Калифорнию.
И, конечно, нижние курды меньше верхних нарушали святость субботы — и то только если в доме была очень срочная работа, или зимой текла черепичная крыша, или их расплывшиеся жены своим брюзжанием доводили до бешенства, так что поневоле начинался скандал и в окна летела новая шабатная посуда.
Но ни верхние курды, ни, тем более, нижние курды не ходили в арабский театр, и я думаю, что они даже не подозревали, что у арабов в Иерусалиме может быть театр. Афиши разглядывала одна лишь моя соседка, любившая театр, как может любить только ребенок или сентиментальная американка, которая забралась в эту высокую провинцию двадцать лет назад, и оказалось, что отсюда уже нет выхода. Приезжаешь в Иерусалим из штата Орегон, о котором никто на свете не слышал, и вдруг обнаруживаешь себя замужем за одноногим Мойшеле, безусым венгерским цыганом с горящими глазами. В доме пятнадцать лет пахнет марихуаной, а потом муж прямо на глазах становится оголтелым хасидом, и от этого брака уже до конца жизни не опомниться. А сама Америка зафиксировалась в ее сознании мешковатым концом пятидесятых годов, бархатной улыбочкой Джеймса Дина (уже после ее отъезда он разбился на бездарных съемках), лошадиными хвостиками, хризантемами перед футболом, которые бойфренд прикалывает тебе к нейлоновой блузке, ресторанами «драйв ин» со светскими гамбургерами в чужих машинах, помолвками в кино и бесконечными поцелуями в бабушкином бьюике сорок девятого года, на который по вечерам устанавливали такой суперглушитель, что от него балдел весь Портленд...
...Раз в неделю на нашем помоечном баке неизвестно откуда появлялись арабские театральные афиши. Я никогда не видел, чтобы в течение дня их кто-нибудь развешивал: наверное, их приклеивали в каком-нибудь центре помоек и в готовом виде развозили по районам. А делать это было совершенно бессмысленно, потому что арабы, которые ездили вокруг нашего дома с тележками и неохотно собирали в совок выгоревшие на солнце банановые ошметки и подсохшее собачье дерьмо или отсиживались в жару под кустами, были старыми, потемневшими от зноя и неграмотными, и рассчитывать можно было только на курдов, на верхних курдов или на нижних курдов, степенных полноватых мужчин, про которых говорили «глупы, как курды», а на самом деле просто основательны, как курды, и при этом совершенно не похожи на евреев, хотя они и собирались по пятницам двумя отдельными толпами перед курдскими синагогами — нижней и верхней. Нижние курды презирали верхних и практически не считали их за курдов — в основном за то, что большинство верхних курдов разъехались с нашей улицы по более респектабельным районам, и в верхних домах они оставляли доживать своих девяностолетних старух. Но все-таки по субботам они приезжали сюда, в свою старую синагогу, надевали светлые кипы и в таком виде в кремовых шевиотовых костюмах важно шествовали из-за того угла, где вы сворачиваете к нам с улицы царя Агриппы, если, нагрузившись тяжелыми сетками, топаете пешком с иерусалимского базара. И большинство верхних курдов были солидными базарными курдами, которые владели на центральном рынке чистыми лавочками с орехами и крупами, где каждый мешок с крупой имел свое законное место.
