Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Чернобровкин Александр Васильевич.Российский писатель, драматург и сценарист. Родился в городе Путивль Cумской области (там, где было написано «Слово о полку Игореве»). Писать начал в 1985 году. Первая публикация состоялась в газете «Водный транспорт» летом 1989 года – рассказ «Арлекин и Женечка». И в том же году являлся участником IX (и последнего) Всесоюзного совещания молодых писателей. Публиковался в журналах «Морской флот», «Приключения, фантастика», «Четвертое измерение», «Искатель», в том числе и зарубежных. Автор двух опубликованных книг.
Он автор нескольких романов («Время – ноль», «Мера прощения», «Столешников переулок» и др.), повестей и рассказов («Последнему – кость», «Побег в зону», «Наезд» и др.), а также пьес и киносценариев. В 1992-1994 гг. писатель создал цикл фэнтезийных рассказов «Были древних русичей».
отрывок из произведения:
...В просторной избе стоял сильный, густой запах сушеных трав, пучки которых висели на стенах и под потолком да в таком количестве, что казалось, не повернешься, не задев какой-нибудь, но узкоплечий сутулый старичок с птичьим носом, длинным и острым, с поджатым ртом, словно беззубым, и с козлиной бородкой, как-то умудрялся, двигаясь быстро и малость подпрыгивая, отчего напоминал кулика на болоте, проскальзывать между ними, не зацепив. Он то подлетал к печи, отодвигал полукруглую деревянную заслонку и совал птичий нос в топку, к трем чугунам, в которых булькала темно-коричневая жидкость, то отбегал к столу, освещенному лучиной, на котором стояли большое глиняное блюдо с густой темно-вишневой жижей, подернутой пленкой, ступа с пестиком, два туеска с сушеной малиной и черникой и лежали несколько мешочков с семенами трав. Старичок брал по щепотке из мешочков и туесков, бросал в ступу, толок быстрыми, резкими движениями, затем совал обслюнявленный палец в смесь и в рот, пробуя на вкус. Если вкус не нравился, добавлял щепотку-две из какого-нибудь мешочка или туеска и толок дальше, а если нравился, то убегал со ступой к печке, где опорожнял ее в один из чугунов, помешивал варево деревянной ложкой с длинным черенком, и все время бормотал что-то: то ли заклинания, то ли проклятия.
В избу ввалился, втянув за собой волну сырого, холодного воздуха, безбородый мужчина, толстый и бледный, похожий на квашню, втиснутую в одежду. Он тяжело вздохнул, пошлепав вывороченными губами, сморщил пухлый нос, сердито посмотрел выпуклыми глазами на пучки трав, недовольно гмыкнул. Неуверенно переставляя толстые короткие ноги, подошел к столу, сцепил бледные и словно студенистые руки на огромном животе и, не поздоровавшись и не перекрестив лба, впился в хозяина тусклым желтоватым взглядом.
Хозяин прыгающей походкой продолжал бегать от стола к печи и обратно, что-то толок, размешивал, обнюхивал — и делал это шустро и молча.
— Бесиво варишь? — заговорил первым гость.
— Варю, — неопределенно ответил знахарь.
— Приворотное или отворотное?
— Отворотное. Чтоб смерть отвадило.
— А-а, ну, вари, коль делать больше нечего, — с презрительными нотками произнес гость и тяжело опустился на лавку у стола.
Прямо перед ним стояло глиняное блюдо с темно-вишневой жижей. Внимательно присмотревшись к ней и принюхавшись, гость спросил:
— Кровь некрещеных младенцев?
Знахарь буркнул что-то нечленораздельное.
— Отведаю? — попросил гость.
— На здоровье, — разрешил хозяин.
С трудом согнув короткую шею, толстяк припал к жиже вытянутыми трубочкой губами, шумно втянул в себя сразу всю. Сыто отрыгнув, облизал губы, а потом недовольно скривился.
— Кровь-то нечеловечья! — пожаловался он.
Знахарь обмакнул указательный палец в остатки жижи на дне блюда, попробовал на вкус.
— И вправду, нечеловечья, — произнес он удивленно. Что-то припомнив, добавил: — Да и откуда взяться человечьей, я ведь ягненка резал.
— А ты сказал! ..
— Это ты сказал, — перебил хозяин.
— А ты подтвердил, что некрещеных!
— Ну, правильно! Где же ты видел крещеных ягнят?!
Гость шумно втянул воздух покрасневшим носом и так же шумно выдохнул, вдобавок пришлепывая вывороченными губами, смоченными кровью некрещеного ягненка. И сразу негодование сменилось смирением, покорным отношением к своей невезучей доле, и оплывшее лицо стало еще бледнее и размытее. Он уставился тусклым желтоватым взглядом в земляной пол и замер неподвижно, однако казалось, что жар от печи растапливает его, и гость расплывается вширь, становясь ниже...
...В просторной избе стоял сильный, густой запах сушеных трав, пучки которых висели на стенах и под потолком да в таком количестве, что казалось, не повернешься, не задев какой-нибудь, но узкоплечий сутулый старичок с птичьим носом, длинным и острым, с поджатым ртом, словно беззубым, и с козлиной бородкой, как-то умудрялся, двигаясь быстро и малость подпрыгивая, отчего напоминал кулика на болоте, проскальзывать между ними, не зацепив. Он то подлетал к печи, отодвигал полукруглую деревянную заслонку и совал птичий нос в топку, к трем чугунам, в которых булькала темно-коричневая жидкость, то отбегал к столу, освещенному лучиной, на котором стояли большое глиняное блюдо с густой темно-вишневой жижей, подернутой пленкой, ступа с пестиком, два туеска с сушеной малиной и черникой и лежали несколько мешочков с семенами трав. Старичок брал по щепотке из мешочков и туесков, бросал в ступу, толок быстрыми, резкими движениями, затем совал обслюнявленный палец в смесь и в рот, пробуя на вкус. Если вкус не нравился, добавлял щепотку-две из какого-нибудь мешочка или туеска и толок дальше, а если нравился, то убегал со ступой к печке, где опорожнял ее в один из чугунов, помешивал варево деревянной ложкой с длинным черенком, и все время бормотал что-то: то ли заклинания, то ли проклятия.
