Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
...22 марта 1942 года к начинающему писателю Михаилу Петрову обратился некто Михаил Мартынов (Петрова ему порекомендовал их общий знакомый) с просьбою помочь советом — куда лучше всего пристроить рукопись его деда, Николая Соломоновича Мартынова. Мартынов-де отдал бы рукопись и даром, но в нынешние тяжелые дни хотел бы выручить за нее хоть сколько-нибудь продуктов. Рукопись была семейной реликвией, и автор запрещал оглашать ее вплоть до 1941 года, и то лишь при определенных условиях. Поскольку срок, назначенный автором, вышел, он, его внук, считает себя вправе предать гласности мемуар деда и тем самым обелить имя Мартынова в русской истории.
Зная, как всякий образованный человек, историю трагической дуэли Лермонтова с Мартыновым у подножия горы Машук, Петров, тем не менее, не выказал неприязни к потомку виновника смерти великого поэта, справедливо полагая, что если сын за отца не отвечает, то внук за деда тем более.
Писатель сказал гостю, что прежде, чем дать совет, он хотел бы ознакомиться с рукописью. Гость согласился, но при условии — происходить это должно в его присутствии. Рукопись невелика, и чтение не займет слишком уж много времени. Кстати, рукопись у Мартынова при себе.
Рукописью оказалась тетрадь в кожаном переплете, толщиною в полпальца. Усадив гостя за стол и предложив тому, крайне истощенному на вид, чай с сахарином и половинкою сухаря (в Ленинграде весны сорок второго года — царское угощение), Петров углубился в рукопись. По условию, поставленному гостем, он не делал никаких выписок, но позднее занес все, что врезалось в память, в особый блокнот.
Вот что было в тетради:
Мартынов пишет, что в третий раз берется за перо, предчувствуя скорую свою смерть (рукопись датирована декабрем 1874 года) и желая, чтобы потомки, наконец, узнали правду и не стыдились своей фамилии. Прежде у него уже было намерение поведать истину о случившемся, но наложенное добровольно на себя обязательство хранить тайну сдерживало руку. Теперь же, когда он ясно видит, как меняются времена и нравы, и полагая, что просвещенные умы обладают более широким кругозором, нежели он в свое время, он решает-таки открыть все обстоятельства злосчастной дуэли.
Прежде всего Мартынов замечает, что никогда не питал к Лермонтову неприязни, напротив, они всегда были в дружеских отношениях, и отношения эти в год дуэли только окрепли, быть может, окрепли на беду. Он всегда пристально следил за судьбою своего однокашника (они вместе учились в Школе Гвардейских подпрапорщиков), и признавал поэтический дар Лермонтова даром гения. Ссылку на Кавказ поэта Мартынов не одобрял (сам он вызвался сюда добровольно) и вообще считал, что его товарищу лучше оставить карьеру военного и посвятить себя целиком служению музам. При личной встрече он убедился, что и сам Лермонтов совершенно такого же мнения. В откровенной дружеской беседе Михаил пожаловался на двусмысленность положения — он презирает и ненавидит царя, и в то же время обязан проливать за него кровь, свою и чужую. Николай в представлении поэта был тираном, душителем свободы, и ничего, кроме притеснения, горя и рабства принести горцам не мог. К тому же, находясь непосредственно на лини огня, он не мог не видеть, что война эта была странной. Командование не торопилось покончить с горцами, оттягивало нанесение решающего удара, а иногда отдавало приказы, прямо попахивающие изменой: бросало войска под огонь врага, а затем, когда кровью и трупами оборона противника была все-таки смята, трубило отступление, давая неприятелю ускользнуть. Неугодного человека могли послать на верную смерть, зная ее наступление с точностью до минуты...