Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
«В Бирмингеме обещают дождь» тоже написан в соавторстве с Юлией Беляевой. Этот рассказ выдержан в реалистической манере, без фантастики. Используя возможности гипертекста, мы включили в него две разные концовки.
отрывок из произведения:
...Я познакомился с Денисом Саломахой много лет назад, вскоре после того, как тот появился в НИИАНе. Работали мы, однако, в разных лабораториях, да и личных дел никогда не имели — так как он был комсольцем-активистом, а я наоборот: читал исподтишка Солженицына, ездил на дачу академика Сахарова пить водку с сахаровским сыном Димкой и вообще выражал свое недовольство всеми доступными полубезопасными способами. В качестве комсомольского работника Саломаха казался мне фигурой противоречивой: при вполне соответствующей внешности (высокий, кровь с молоком детина) он имел несколько странные манеры. Большую часть времени он пребывал в угрюмом и нелюдимом состоянии — но иногда вдруг впадал в доходящую до крайности, назойливую общительность. И что уж совсем нехарактерно для комсомольского вожака, он был довольно сильным ученым и вполне мог сделать карьеру, не прибегая к общественно-политическим трюкам... уж не знаю, зачем они ему понадобились. Впрочем, наблюдал я его нечасто: в коридорах Института, несколько раз на почему-то непрогулянных комсомольских собраниях и один раз, в течение трех пропитанных алкоголем дней — на «картошке».
А когда грянула перестройка и комсомольские собрания вместе с «картошкой» стали достоянием истории, мои встречи с Саломахой стали и того реже. В предпоследний раз я встретил его на почти безлюдном митинге уже давно разрешенного и потому никому не нужного Демократического Союза, где он спорил с каким-то недоделанным демократом о диктатуре пролетариата. Обуреваемый удивлением, я остановился послушать, однако, в чем заключался предмет разногласий, не уловил: оба вроде бы утверждали, что диктатура — это плохо. На меня они не обратили ни малейшего внимания, из чего я сделал вывод, что Саломаха меня не узнал.
В следующий, последний раз мы встретились в Англии в 93-ем году, где я к тому времени жил и куда он, получив грант Королевского Математического Общества, приехал на конференцию. Внешность он имел все еще импозантную, однако выглядел несколько старше своих тридцати пяти, что подчеркивалось одеждой (особенную жалость вызывала поддетая под пиджак желтая душегрейка). Саломаха подошел ко мне в первый же день конференции; к моему удивлению, он помнил меня во всех подробностях — за исключением разве что строгача, который он же мне и влепил за прогулы комсомольских собраний. О моих делах в Англии Саломаха тоже оказался осведомлен, так что мы, главным образом, говорили о нем. В отличии от большинства комсомольских боссов, в бизнес он почему-то не подался и продолжал заниматься наукой, а на досуге развивал новую социальную теорию, в которой (помимо рабочих, крестьян и буржуазии) фигируровал класс воров. Дабы смягчить классовый антагонизм, я угостил его пивом; а уж после того, как я сочувственно выслушал полный набор его жалоб на неправедность мира, отделаться от Саломахи стало положительно невозможно. Он таскался за мною по пятам, систематически не давая общаться с приехавшими из России старыми друзьями, влезал с дурацкими разговорами и вообще всячески отравлял мое существование. Периоды нелюдимости и общительности, между которыми он колебался в прежние времена, скрестились теперь в один уродливый гибрид: он говорил почти все время, но нес при этом не веселую беззаботную чушь, а нечто угрюмо-агрессивное, направленное в адрес Ельцина, Жириновского, демократов, коммунистов, мафии, Российской Академии Наук в целом и директора НИИАНа академика Шаврентьева в частности.
Разговор, который я хочу описать, произошел вечером последнего дня конференции...
...Я познакомился с Денисом Саломахой много лет назад, вскоре после того, как тот появился в НИИАНе. Работали мы, однако, в разных лабораториях, да и личных дел никогда не имели — так как он был комсольцем-активистом, а я наоборот: читал исподтишка Солженицына, ездил на дачу академика Сахарова пить водку с сахаровским сыном Димкой и вообще выражал свое недовольство всеми доступными полубезопасными способами. В качестве комсомольского работника Саломаха казался мне фигурой противоречивой: при вполне соответствующей внешности (высокий, кровь с молоком детина) он имел несколько странные манеры. Большую часть времени он пребывал в угрюмом и нелюдимом состоянии — но иногда вдруг впадал в доходящую до крайности, назойливую общительность. И что уж совсем нехарактерно для комсомольского вожака, он был довольно сильным ученым и вполне мог сделать карьеру, не прибегая к общественно-политическим трюкам... уж не знаю, зачем они ему понадобились. Впрочем, наблюдал я его нечасто: в коридорах Института, несколько раз на почему-то непрогулянных комсомольских собраниях и один раз, в течение трех пропитанных алкоголем дней — на «картошке».
