Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Советская готика. Коктейль из Тома Клэнси, Лафкрафта и Юлиана Семенова. Советская подводная лодка выпускает атомную торпеду, и мир оказывается на грани ядерной войны... с Ктулху.
отрывок из произведения:
...Белые ледяные торосы. Поля белых ледяных торосов с высоты кажутся бесконечными. Зимний мир подминается под крыло, сверкая на солнце, как огромная рождественская игрушка. Ммммм. Ммммм. Гул двигателей, поскрипывание и вибрация сливаются в один звуко-ощущаемый поток; кажется, что скрип (дом оседает, как говорят, устаиваясь поудобнее в почве. Но в чем же тогда устраивается Б-36? В прозрачном леденцовом воздухе самолет елозит своей магниево-дералюминиевой задницей, несущей атомные бомбы, и все никак не может устроиться) капитан Гельсер слышит кожей, а ушами воспринимает зуд металла от работающих поршневых групп. Это особое ощущение. Ощущение пилота. Руки капитана свободно лежат на подлокотниках кресла; тем не менее, штурвал иногда плавно поворачивается чуть влево, затем чуть вправо. Автопилот ведет стодвадцатитонную махину курсом на воздушное пространство Советов. До точки поворота экипажу делать нечего. Гельсер щурит глаза под темными очками и смотрит на часы. До поворота еще пятьдесят минут. Так?
Игрушечный гномик на панели качает головой.
Не-так, не-так, не-так.
Много ты знаешь, думает Гельсер. Восьмой час полета. Он выпрямляется и вскрикивает от боли. Черт. Это и значит: быть пилотом. У него опухли ноги и занемела спина, мочевой пузырь горячий и твердый, как нагретый солнцем булыжник; можно передать управление второму пилоту и пойти отлить, но тому еще спать двадцать семь минут. Не стоит его будить ради такой мелочи. Потерплю, думает Гельсер привычно. Чтобы отвлечься от давления в животе он смотрит на давление масла в двигателях (норма, норма, почти норма, чуть ниже нормы... всего их шесть... и четыре добавочных турбовинтовых, которые включаются только в случае крайней необходимости. Если вдруг придется драпать от истребителей Ивана... дай нам бог обойтись без этого), потом на бортовой термометр (минус семьдесят четыре градуса за бортом), затем снова на гнома. Не-так, не-так...
Голова гнома качается и трясется.
За окном проплывает белая безжизненная поверхность ледяной пустыни. Когда Гельсер смотрит на нее с высоты девяти километров, у него мерзнут ноги. Этого не может быть, потому что обогреватель ревет от натуги, в кабине тепло (даже жарко). Но тем не менее, это так. Каждый боевой вылет так. Внезапно капитана настигает приступ паники. Гельсер поправляет кислородную маску и делает пару глубоких вдохов. Кислородно-воздушная смесь заполняет легкие и приступ отпускает. Теперь маска висит над его правым плечом. По инструкции положено маску не снимать во время всего полета на таких высотах. Но кто ей следует, этой инструкции?
Ммммм. Вдруг ему начинает казаться, что он слышит в гуле винтов какой-то посторонний звук. Капитан крутит головой, но звук не исчезает. Ммммззз. Он такой... такой... ззз... словно... Гельсер встряхивает головой, подносит к губам микрофон. Щелкает тумблером.
— Финни, как у вас? — спрашивает он стрелка.
Пауза. Невидимый Финни проверяет показания приборов и бортовой рлс.
— Ока. Чиста. Что-то случилось, сэр? — Финни из техаса, поэтому он экономит на гласных. А еще он любопытен. Впрочем, от этого не умирают.
Мгновение капитан медлит. Гнома подарила ему бывшая жена — пока еще не ненавидела его. Тогда у них все было хорошо.
Он снова подносит микрофон к губам. Третий пилот поворачивается и смотрит на него, выгнув бровь.
— Ничего не слышали? — настаивает Гельсер.
Щелчок. Помехи.
— Нет, сэр.
Третий пилот уже не разыгрывает удивление, он действительно удивлен.
— Сэр?
Гельсер делает знак: подожди.
— Никакого звука, похожего на... — он пытается повторить. — Ззз, ззззз. Нет?
Третий пилот смотрит на него, как на идиота, потом привычка к подчинению берет вверх. Он начинает прислушиваться.
— Нет, сэр, — отвечает Финни через паузу.
— Хорошо, — говорит Гельсер и отключается. Штурман за его спиной (он сидит против движения самолета, чтобы наблюдать за двигателями) шевелится. Гельсер, даже не поворачиваясь, чувствует как в воздухе сгущается вопрос:
«Что это черт возьми было, сэр?»
— Показалось, — говорит Гельсер. — Работаем, парни.
Мочевой пузырь давит уже немилосердно. Начинает отдаваться болью в почках; хватит терпения, пора будить сменный экипаж. Гельсер снимает наушники. Ах, да формальности...
...Белые ледяные торосы. Поля белых ледяных торосов с высоты кажутся бесконечными. Зимний мир подминается под крыло, сверкая на солнце, как огромная рождественская игрушка. Ммммм. Ммммм. Гул двигателей, поскрипывание и вибрация сливаются в один звуко-ощущаемый поток; кажется, что скрип (дом оседает, как говорят, устаиваясь поудобнее в почве. Но в чем же тогда устраивается Б-36? В прозрачном леденцовом воздухе самолет елозит своей магниево-дералюминиевой задницей, несущей атомные бомбы, и все никак не может устроиться) капитан Гельсер слышит кожей, а ушами воспринимает зуд металла от работающих поршневых групп. Это особое ощущение. Ощущение пилота. Руки капитана свободно лежат на подлокотниках кресла; тем не менее, штурвал иногда плавно поворачивается чуть влево, затем чуть вправо. Автопилот ведет стодвадцатитонную махину курсом на воздушное пространство Советов. До точки поворота экипажу делать нечего. Гельсер щурит глаза под темными очками и смотрит на часы. До поворота еще пятьдесят минут. Так?
