Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Книга одного из самых известных специалистов по русской и советской литературе, Бенедикта Сарнова о Илье Эренбурге — сплав мемуаров и литературоведения. Размышления автора о жизни и творчестве Ильи Эренбурга перемежаются воспоминаниями о встречах и доверительных беседах с ним.
Личная и писательская судьба Эренбурга, в отличие от других писателей советской поры, таких, как Мандельштам и Зощенко, сложилась, как будто, вполне благополучно. Но у него тоже была своя драма. И вот эта драма, в основе которой вечная проблема взаимоотношений художника и власти, стала темой и сюжетом новой книги Б.Сарнова. Автор, используя архивные материалы, рассказывает о трагедии Эренбурга, художника и человека, оказавшегося «у времени в плену» — в плену у сталинского времени и потому вынужденного сверять с этим временем все свои дела и поступки. Но в то же время жизнь и общественная деятельность Эренбурга — это не только постоянные уступки собственной совести, но и молчаливое сопротивление режиму, а часто, в пределах возможного, и прямая помощь тем, кто подвергался гонениям.
Б.Сарнов подробно рассказывает о роли Эренбурга в «деле врачей», приводит множество интереснейших сведений, которые получил «из первых рук», и это делает книгу особенно убедительной.
отрывок из произведения:
...По правде говоря, я давно уже почувствовал, что рубрику «Я был евреем» пора завершать. Не то чтобы она исчерпала себя — тема эта, как вы понимаете, неисчерпаемая. Но мой личный опыт имеет предел, и в последнее время, готовя очередной материал для этой своей рубрики, я все чаще стал ощущать, что ведро мое уже с трудом наполняется водой и то и дело скребет по дну колодца.
Вот почему я решил с этой рубрикой завязать, а взамен нее начать новую.
Этой новой рубрике я дал название «Павел Савлович» и сейчас объясню почему.
Так когда-то Виктор Шкловский назвал Илью Григорьевича Эренбурга. В своей книге «Zoo или письма не о любви» (1924 г.) он написал о нем:
«Обратившись из еврейского католика или славянофила в европейского конструктивиста, он не забыл прошлого.
Из Савла он не стал Павлом.
Он Павел Савлович».
Я позаимствовал у Виктора Борисовича это меткое выражение для названия своей новой рубрики, потому что именно так решил озаглавить свою книгу об Эренбурге, над которой сейчас работаю, и потому, что Эренбург станет центральной фигурой этих моих заметок.
Но — не только поэтому.
В каком-то смысле ведь все мы — русские (а уж тем более советские) евреи — кто в большей, кто в меньшей мере — Павлы Савловичи. Так что Эренбург будет хоть и главным, но не единственным героем моей новой рубрики. Как и раньше, я буду то и дело отклоняться в сторону — вернее, в разные стороны — от основной темы.
В общем, это будет все тот же винегрет, к которому, читая мои мемуарные очерки, вы, я думаю, уже привыкли.
В так называемые годы застоя я написал (в стол, без всякой надежды увидеть их напечатанными) две книги: «Заложник вечности. Случай Мандельштама» и «Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко».
В предисловии к одной из них я так объяснял свой замысел.
«У одного летчика-испытателя спросили:
— А бывают у вас какие-нибудь профессиональные болезни?
Подумав, он ответил:
— Кроме преждевременной смерти, как будто никаких.» Эта невеселая острота невольно вспоминается, когда думаешь о судьбах выдающихся наших писателей. Путь одних закончился трагически. Другие, пережив гонения и преследования, благополучно умерли в своей постели. Третьи никаким гонениям не подвергались, но тем не менее их тоже настигла «преждевременная смерть»: они погибли как художники. Продолжали писать, печататься, но это уже были не они… Расстрелянный Гумилев. Повесившиеся Есенин и Цветаева. Замученные и убитые — Бабель, Мандельштам, Пильняк. Замордованный Платонов. Затравленные Ахматова, Зощенко, Пастернак. Испуганно замолчавший Олеша. Превратившийся в жалкого графомана так ярко и талантливо начинавший Николай Тихонов… Каждый случай неповторимо индивидуален. Но в основе каждого — своя драма...
...По правде говоря, я давно уже почувствовал, что рубрику «Я был евреем» пора завершать. Не то чтобы она исчерпала себя — тема эта, как вы понимаете, неисчерпаемая. Но мой личный опыт имеет предел, и в последнее время, готовя очередной материал для этой своей рубрики, я все чаще стал ощущать, что ведро мое уже с трудом наполняется водой и то и дело скребет по дну колодца.
