Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Осип Иванович Сенковский (1800-1858) — известный журналист, издатель, переводчик, один из лучших русских востоковедов своего времени — снискал популярность читающей публики главным образом своими литературными произведениями, среди которых лучшие составили цикл повестей, очерков нравов, «фантастических путешествий» Барона Брамбеуса. Под этим псевдонимом Сенковский печатал пародийно-сатирические, фантастические, романтико-авантюрные произведения, острые, причудливые по форме, изобретательные и оригинальные по тематике, сюжету и манере изложения.
отрывок из произведения:
...Вы видите меня в таком восторге, в каком никогда еще не видали. Я пыхчу, трепещу, прыгаю от восхищения: объявляю вам о таком литературном чуде, какого еще не бывало ни в одной словесности. Поэма!.. да еще какая поэма!.. Одиссея, Неистовый Орланд1, Чайлд-Гарольд, Фауст, Онегин, с позволения сказать — дрянь в сравнении с этой поэмой2. Поэт!.. да еще какой поэт!.. поэт, перед которым Гомер, Ариосто, Пушкин, лорд Бирон3 и Гете, с позволения сказать... то, чем Ноздрев называет Чичикова. Это, может быть, превосходит все силы вашего соображения, но это действительно так, как я вам докладываю. Никогда еще гений человеческий не производил подобной поэмы. Никогда смертный род Адама не удивлялся такому великому поэту. Книга названа поэмой не в шутку4. Поэт провозглашен первым современным поэтом не в насмешку. Все это, уверяю вас, серьезно, и очень серьезно. Можно с ума сойти от радости, если хоть немножко любишь искусство, русский язык и честь своей литературы!
Как мои благосклонные читатели, как люди от природы любопытные, как зрители моего бешеного восторга, не приготовленные к чудесам, которые не вмещаются в человеческой голове, вы, натурально, спрашиваете меня, каким размером писана эта поэма. На что я отвечаю, что в ней нет никакого размера: это поэма совершенно нового рода; поэма, какой вы еще не видали; коротко сказать, поэма не в стихах. — Так в прозе? — говорите вы. — На что я ничего не отвечаю: не могу знать, будете судить сами. В вещах, которые выше всякого понятия, всякой похвалы, всякого порицания, в вещах необъятных, как грезы тщеславия в бреду, определения и разборы невозможны. Позвольте мне смиренно прочесть вам несколько страниц этой великой, удивительной, неподражаемой, непостижимой поэмы.
«В ворота гостиницы губернского города NN въехала «довольно красивая рессорная небольшая бричка...» — С первых слов слог нехорош, — замечаете вы мне.
— Какая нужда! — отвечаю я. — Это поэма.
«Въезд ее не произвел в городе совершенно никакого шума и не был сопровожден ничем особенным...» — Не сопровождался, — подхватываете вы. Совершенно никакого — солецизм5.
— Все равно, — говорю я. — Не мешайте мне читать.
«Только два русские мужика, стоявшие6 у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. (Я вижу, что вы морщитесь.) — Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо!.. что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву! — Доедет, — отвечая другой. — А в Казань-то, я думаю, не доедет? — В Казань не доедет, — отвечал другой. — Этим разговор и кончился. Да еще, когда бричка подъехала к гостинице, встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких и коротких... оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть не летевший от ветра, и пошел своей дорогой».
— Какая поэзия! — восклицаю я в восторге.
— Но слог жестоко нехорош... — говорите вы вполголоса. — А язык и того хуже. Это, кажется, писано в прозе?.. Но проза, без языка, без слогу, без искусства, вовсе не проза.
— К чему слог, язык или искусство в поэме! — с нетерпением возражаю я. — Оттого-то она и называется поэмой, что в ней нет ни следа прозы!
«Пока приезжий осматривал свою комнату... или ходил взглянуть на реку, протекавшую посредине города... внесены были его пожитки. Кучер Селифан отправился возиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устраиваться в маленькой передней, куда уже успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен и принесенному вслед затем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конурке он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским как блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы»...