Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Поэт Роман Солнцев родился в с. Кузкеево Мензелинского района ТАССР в 1939 г. Окончил физический факультет Казанского университета, работал в геологических партиях Сибири, физиком в Красноярске. Первая большая подборка стихов была напечатана в журнале «Юность» № 8 за 1962 г. Первый поэтический сборник вышел в 1964 г. в издательстве «Молодая гвардия». После Совещания молодых писателей Сибири в Чите в 1965 г. Роман Солнцев был принят в члены Союза советских писателей.
Сегодня Р. X. Солнцев — автор двух десятков книг стихов, прозы, пьес. Среди поэтических сборников наиболее известны «Вечные леса», «Скажи сегодня» (с предисловием В. Астафьева), «Волшебные годы». Из повестей — «День защиты хорошего человека», «Дважды по одному следу», «Иностранцы». По пьесам Солнцева ставились спектакли в театрах Москвы, Ленинграда и Красноярска, были сняты фильмы «Запомните меня такой» и «Торможение в небесах» (последняя работа получила Гран-при в Страсбурге).
Роман Солнцев — член Русского ПЕН-центра, главный редактор литературного журнала «День и ночь». Заслуженный работник культуры России, кавалер ордена «Знак Почета», лауреат премий Министерств культуры СССР и России в области драматургии.
Жил и работал в Красноярске.
отрывок из произведения:
...Мы оказались в одной палате: он — после инфаркта, я — с пробитой в автомобильной аварии головой. Кроме нас тут валялись еще двое, но их койки были поодаль — и за книжкой не дотянуться, и не услышишь, о чем говорят. Ходить же мне первое время категорически запретили (хотя я, конечно, как только очнулся и понял: живой, я стал по ночам подниматься), но и когда врачи разрешили покидать постель, мне уже было ни к чему налаживать тесное знакомство с лежавшими вдали — я подружился с моим соседом, привык к его тихому голосу, тем более, что моего соседа, как и меня, одолевал один проклятый вопрос: зачем живет человек? Вы наверняка замечали, что в обыденной суматохе как-то редко задумываешься: «зачем» да «почему«? Живешь — и слава Богу. Но если вы побывали на краю, если вам привелось заглянуть в бездну, то, отойдя от этой бездны, вы норовите уже сами, по своей воле, вытянув шею, всмотреться в далекий пламенный мрак... И неизбежно становитесь философом, беря в ожившие руки чашку с горячим чаем или уловив, помимо мерзко-сладкого эфирного духа, в воздухе еще и тонкий запах женских духов: «Ах, как хороша жизнь! И проста, проста в своих загадках!..» И в голове начинают сверкать огненные слова: «Но зачем тогда всё это: муки совести, поиски истины? Может быть, стоит просто жить — есть, пить, спать? А каких нас больше любят женщины? Да и любят ли они? Может, они как кошки — великодушно делают вид, что любят, а им наши прикосновения, наши ласки нужны только для того, чтобы вырабатывалось электричество, от которого их глаза ярче, а кожа нежнее?..» Я попал в автокатастрофу из-за того, что торопился к своей красавице... не могла она в новой шубе приехать ко мне автобусом... а водитель из меня плохой. Я не успел увернуться — какой-то пьяный на МАЗе поддел и откинул мою машинешку на тротуар, аж под окна магазина... Женщина не дождалась, наверняка обиделась и вряд ли знает, где я. Но я и не просил никого позвонить ей: когда она узнает, пусть у нее будет побольше чувства вины. «Ах, я представления не имела, где ты! Бедненький, в больнице!..» Но повторяю, мне повезло — у меня интересный сосед. Остролицый, худенький человек в мешковатой лиловой пижаме, был, можно сказать, знаменитый местный писатель. Правда, я давно ничего нового у него не читал... Но, еще до того, как я понял, с кем рядом лежу с кусками льда на голове, он обратил на себя мое внимание тем, что упорно нарушал грозное предписание врачей: не шевелиться. Он, как будто искушая судьбу, вставал и, белый от боли, ходил взад-вперед, как, наверное, ходят в зоне, руки за спину, вокруг моей койки — от стены по дуге до стены, наклоняясь ко мне, если я лег, и продолжая рассуждать вслух о мучительных материях бытия. Если сказать коротко: он вслух каялся. И Дворец радости, про который он поведал, как бы собрал вокруг себя все его мысли... и я постараюсь передать его рассказ, как человек науки, максимально точно.
— Ну, кто мене, скажите, знает? — Он слегка «упрощал» свою речь, он как бы привык стесняться того, что писатель, и всю жизнь доказывал словечками «чё», «тады», серой одежонкой, что тоже всякое повидал, от земли человек. — Только красноярцы и знают. Вот мне стукнуло шестой десяток. Если по правде, жизнь кончена. Хотя говорят: для писателя — самое начало зрелости, и на Льва Николаевича ссылаются. Ну, куды там, я не Лев Толстой, у нас имений не было... рос в холоде, ел, что попало... а самое главное — был атеист. Мы же все коммунистами были, писатели. Даже если не член, на собрание все равно должон прийти. И еще так на тебя смотрят: небось, чё-то неправильное задумал писать... это ежели до сих пор заявление не подал... А вступил — взносы, собрания каждую неделю... ты свой, ты тут... Так и варились, как грибы в черной воде, все как бы одинаковые, все тупые... Хотя каждый про себя-то знал, чего он стоит. И посылал, посылал в скромной бумажной папочке свои произведения в Москву — авось, умному человеку на глаза попадутся... И уж если вдруг твоя книга выходила в Москве, здесь на тебя начинали коситься... ишь, вырывается из круга... для наших кураторов из КГБ дополнительная забота: переписка, телефонные звонки... Но что наши страсти в сравнении со столичными?! Как-нибудь подкопишь деньжат, соберешься с духом да прилетишь в Москву — там игры пострашнее: во-первых, нашего брата, писателЕй, не двадцать человек, и не двести, а может, вся тыща! И все разделились на шайки-лейки, и у каждой шайки свой журнал... и стукачи ходят из компании в компанию, звезды на погоны набирают... А где-нибудь в бане или на рыбалке решается, кому нынче премию дать... Мне Коля Доризо рассказывал (он сам из добрых мужиков!): лет на пять вперед расписано, кому собрание сочинений издать, кому однотомник. Конечно, на провинцию им плевать. Но если ты прорвался с книгой под светлые очи всесоюзного читателя, то тебя тут же запишут к тем или этим... И бывает, на какой-нибудь писательский сабантуй издалека выдернут: вот, и о русской глубинке печемся... только ты тут, брат, голосуй за наших... Я-то лечу в столицу, робея, предполагая умные разговоры о вечности, о метафоре, о парадоксах истории, а там пьянка на три дня да хвастливый мат секретарей союза писателей... И когда вернешься домой, рассказать-то нечего. Коллеги подозревают, что там что-то особенное тебе порассказали, а поскольку ты молчишь, начинают злобиться: утаиваешь! Стал вхож к литературному начальству, нос задрал. Поганое время!.. Сейчас только от тебя зависит, что ты напишешь, о чем... другое дело, частные издательства могут на хрен послать: им нужны «дефективы», но могу и издать... из тщеславия... или морда твоя понравится... но уж курочить книгу не будут, указывать на намеки, на пессимизм героев... Хотя бы из лени. Но я сейчас о другом...
...Мы оказались в одной палате: он — после инфаркта, я — с пробитой в автомобильной аварии головой. Кроме нас тут валялись еще двое, но их койки были поодаль — и за книжкой не дотянуться, и не услышишь, о чем говорят. Ходить же мне первое время категорически запретили (хотя я, конечно, как только очнулся и понял: живой, я стал по ночам подниматься), но и когда врачи разрешили покидать постель, мне уже было ни к чему налаживать тесное знакомство с лежавшими вдали — я подружился с моим соседом, привык к его тихому голосу, тем более, что моего соседа, как и меня, одолевал один проклятый вопрос: зачем живет человек? Вы наверняка замечали, что в обыденной суматохе как-то редко задумываешься: «зачем» да «почему«? Живешь — и слава Богу. Но если вы побывали на краю, если вам привелось заглянуть в бездну, то, отойдя от этой бездны, вы норовите уже сами, по своей воле, вытянув шею, всмотреться в далекий пламенный мрак... И неизбежно становитесь философом, беря в ожившие руки чашку с горячим чаем или уловив, помимо мерзко-сладкого эфирного духа, в воздухе еще и тонкий запах женских духов: «Ах, как хороша жизнь! И проста, проста в своих загадках!..» И в голове начинают сверкать огненные слова: «Но зачем тогда всё это: муки совести, поиски истины? Может быть, стоит просто жить — есть, пить, спать? А каких нас больше любят женщины? Да и любят ли они? Может, они как кошки — великодушно делают вид, что любят, а им наши прикосновения, наши ласки нужны только для того, чтобы вырабатывалось электричество, от которого их глаза ярче, а кожа нежнее?..» Я попал в автокатастрофу из-за того, что торопился к своей красавице... не могла она в новой шубе приехать ко мне автобусом... а водитель из меня плохой. Я не успел увернуться — какой-то пьяный на МАЗе поддел и откинул мою машинешку на тротуар, аж под окна магазина... Женщина не дождалась, наверняка обиделась и вряд ли знает, где я. Но я и не просил никого позвонить ей: когда она узнает, пусть у нее будет побольше чувства вины. «Ах, я представления не имела, где ты! Бедненький, в больнице!..» Но повторяю, мне повезло — у меня интересный сосед. Остролицый, худенький человек в мешковатой лиловой пижаме, был, можно сказать, знаменитый местный писатель. Правда, я давно ничего нового у него не читал... Но, еще до того, как я понял, с кем рядом лежу с кусками льда на голове, он обратил на себя мое внимание тем, что упорно нарушал грозное предписание врачей: не шевелиться. Он, как будто искушая судьбу, вставал и, белый от боли, ходил взад-вперед, как, наверное, ходят в зоне, руки за спину, вокруг моей койки — от стены по дуге до стены, наклоняясь ко мне, если я лег, и продолжая рассуждать вслух о мучительных материях бытия. Если сказать коротко: он вслух каялся. И Дворец радости, про который он поведал, как бы собрал вокруг себя все его мысли... и я постараюсь передать его рассказ, как человек науки, максимально точно.
