Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Дмитрий Стахов. Прозаик, литератор, журналист, эссеист, критик. Печатался в периодике (рассказы, повести, эссе), выпустил две книги, роман «Пограничная история» выдвигался на Букера.
Дмитрий Стахов родился в 1954 г. По образованию психолог, долго работал по специальности. С 1991-го года работает в журналистике (журнал «Огонек», газета «Неделя»). Любит современную музыку, футбол, мармелад. Не любит попсу (во всех ее проявлениях), теннис, щи. Любимое словосочетание, к сожалению, «как бы», слова же «амбивалентный», «дискурс», «постмодернизм» вызывают головную боль. Живет в Москве. Публиковал прозу и статьи в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Дружба народов». Первая книга издана в 1995 г. Опубликованы книги в переводах на французский, немецкий, нидерландский языки.
отрывок из произведения:
...Любой писатель, попадая вместе со своими произведениями в руки переводчика, не только может обрести в будущем новых, ранее недостижимых для него читателей. Ему предстоит так или иначе стать еще и писателем другого языка, другой культуры. Причем в иной культуре он может начать новую жизнь и писателем почти что культовым (с писателями, вошедшими в русский язык, примеров тому масса), писателем-классиком для чуждого ему прежде мира — и писателем-поденщиком, производителем чтива (примеров и тут немало: на каждом лотке лежат красочно изданные книги тех, чьи опусы, будучи переведенными, всего лишь заполняют пустующую нишу, которую не в силах заполнить отечественные «бестселлермейкеры»).
Жану Жене никогда не стать таким же русским культовым писателем, каким стал на долгие годы Эрнест Хемингуэй. Его литературный стиль не будут копировать, как копировали стиль Хемингуэя подражатели и эпигоны, его портреты не будут вешать на стены. Да и на саму жизнь (как Хемингуэй — на жизнь практически целого поколения, с легкостью воспринявшего и внешние атрибуты: трубка, свитер, «что будешь пить?», — и, как это поколение полагало, атрибуты внутренние: отношение к самому себе, женщинам, жизни, долгу) Жан Жене влияния скорей всего не окажет.
Дело не в разном калибре этих писателей-классиков (ведь и у классиков калибр разнится). Не в том, что один — американец (к американскому мы восприимчивы почему-то более прочего), а другой — француз (французское и вообще европейское, европейское рафинированное, в нынешние времена прививается у нас болезненно, скорее — отторгается). Не в том, что один (по фактам биографии) — герой, человек действия, поступка, застегнутый на пуговицы позы ранимый борец, другой — вор, бродяга, человек дна, со дна вознесшийся на литературный Олимп, но (тут знатоки творчества и жизни Жана Жене могут закричать «ату!») сути своей не изменивший. Даже не в том, что переводы Хемингуэя начали издавать массовыми тиражами тогда, когда в железном занавесе стали возникать первые прорехи (что в значительной мере и определило его популярность), а Жене переведен и издан в наши дни, когда уже никого ничто не удивляет, когда уникальные явления мировой культуры, будучи брошенными на русскую почву, в лучшем случае замечаются небольшим, очень странным сообществом людей, теми, кто сохранил способность не просто читать, а еще и задумываться над прочитанным.
Пожалуй, дело в том, что Хемингуэй (если уж мы выбрали его для сравнения), при всем его кажущемся новаторстве, при якобы им открытом принципе «айсберга», так и остался в рамках традиции, традиции высокой, но — жесткой. Традиции, даже если сформировались они в иной стране, языке, культуре, поддаются транслированию. Вспомним некоторые рассказы раннего Василия Аксенова и других из круга «молодежной прозы»: хемингуэевский стиль, фраза, образ, хемингуэевский дух чужеродными не воспринимаются...
...Любой писатель, попадая вместе со своими произведениями в руки переводчика, не только может обрести в будущем новых, ранее недостижимых для него читателей. Ему предстоит так или иначе стать еще и писателем другого языка, другой культуры. Причем в иной культуре он может начать новую жизнь и писателем почти что культовым (с писателями, вошедшими в русский язык, примеров тому масса), писателем-классиком для чуждого ему прежде мира — и писателем-поденщиком, производителем чтива (примеров и тут немало: на каждом лотке лежат красочно изданные книги тех, чьи опусы, будучи переведенными, всего лишь заполняют пустующую нишу, которую не в силах заполнить отечественные «бестселлермейкеры»).
