Ладошки, у меня РАНЧИК РОДИЛСЯ! :-)
...
Уважаемые давние поклонники и посетители Ладошек!
Я запускаю коммьюнити-сайт, новый проект, а вы все, будучи
https://www.facebook.com/run4iq
Бег для интеллектуалов.
Бег для интеллекта.
Бег "за" интеллектом. Он сам не придёт ;-)
Ранчик родился!
Андрей AKA Andrew Nugged
Ладошки служат как архив программ для Palm OS и Poclet PC / Windows Mobile
и разрешённых книг с 15 окрября 2000 года.
Владимир Хлумов — астрофизик, профессор Московского университета и писатель-фантаст. Настоящее имя — Владимир Михайлович Липунов. Постоянный участник и председатель многих международных симпозиумов. Автор 4 монографий, 4 научно-популярных книг и более двухсот статей в российских и зарубежных периодических изданиях. Владимир Хлумов — автор книг «Старая дева Мария», «Книга писем», «Санаторий», инициатор создания сетевого литературного журнала «Русский переплет». А так же: автор пьес «Дети звезд» (1990), «Старая песня» (1996), «Ночной дозор» (1996), повестей «Листья московской осени» (1996), «Прелесть» (1998), «Чайка по имени Федор» (2000).
отрывок из произведения:
...Профессор и ученый, Петр Семенович Суровягин не боялся смерти. Не из-за храбрости, хотя в загробную жизнь не верил совершенно, а просто, как все нормальные люди, о смерти старался не думать. От того жизнь ему представлялась увесистым куском пространства и времени без определенных резко очерченных границ. В глазах окружающих Петр Семенович представлялся весьма умным человеком. Сам же Суровягин себя не жаловал. Он прекрасно видел все свои недостатки и не только внешнего физического свойства. Уже это одно характеризовало профессора самым что ни на есть точнейшим, или как он любил выражаться, прецизионным образом. Не каждому дано видеть себя в истнном свете, для этого, согласитесь нужен определенный уровень. К счастью, а может быть как раз наоборот, к несчастью, он обладал этим уровнем.
Почему к счастью? Да потому, что обладая трезвым умом и цепкой памятью, Петр Семенович неуклонно шагал по жизни, умело обходя воздвигаемые ею хитроумные препятствия. Его автобиография нарастающей поступательной мощью служебных достижений напоминала красочные диаграммы роста валового продукта. Ответственные работники, проверяющие выезжающих за границу, радостно плакали, читая эти откровенные строки, написанные немного старомодным витьеватым подчерком. Коллеги его уважали, о чем он неизменно сам же указывал в своих характеристиках, и это подтверждалось хотя бы тем, что за глаза Суровягина никто не называл никаким дурным словом. Более того, сослуживцы говорили о нем уважительно, неизменно отмечая многие положительные качества. В общем, служебное благополучие Петра Семеновича проистекало из его характера самым счастливым образом.
Почему к несчастью? Увы, Петр Семенович страдал полным отсутствием способности к собственным оригинальным идеям, что прекрасно осознавал. Нет, конечно, некоторые мелкие идеи у него были и, кстати, он великолепно их применял на практике, но их было так мало и были они столь невесомы, что абсолютно не могли способстовать его научной деятельности. Слава богу, Суровягин не выпячивал недостатки наружу, но с лихвой компенсировал их лошадинной работоспособностью и ослинным, в лучшем смысле этого слова, упорством. Не одни штаны были просижены над кандидатской и докторской диссертациями. Довольно рано достигнув высокого административного положения, Петр Семенович приступил к руководству научными кадрами и в них воспитывал аналогичный стиль работы. При этом он добился весьма ощутимых результатов. Но вот чего не мог терпеть Суровягин в своих подчиненных, так это малейшего намека на самостоятельное мышление. В молодости он даже сильно страдал, когда встречал смышленного человека, всячески пытался уязвить, чем-то поддеть, нарываясь на шумную ссору. Когда скандала не получалось, он страдал вдвойне, униженный равнодушием соперника. Его настигала бессоница и ночи напролет приставала к нему, требуя внимания и ласки. С годами болезненное отношение к смышленным людям прошло, но неприязнь осталась. Теперь, если кто-либо в его присутсвии положительно заговаривал о талантливом ученом, он иронически усмехалася и приводил нечто скабрезное из его биографии, называя коллегу легкомысленным анархистом, себялюбцем или просто коньктурщиком. В общем, ничто так неизлечивает душевные раны, как высокое административное положение.
Был обычный мартовский день. Петр Семенович бодро шагал на работу. Он любил вот так вот, запросто, пешочком идти в институт, не медленно не быстро, перебирая в уме приятные текущие и предвкушая новые, не менее приятные, события. За каких нибудь пятнадцать-двадцать минут он проживал их по нескольку раз, подавая в каждом случае под новым углом зрения. А радоваться было чему: это и свеженькая корректура новой монографии, над которой он просидел весь вчерашний день и с удовольствием полистает и сегодня, и воспоминание об одном весьма многозначительном знаке внимания со стороны некоторой особы, так долго не замечавшей его намеков, и сладостное предчувствие надвигающегося юбилея, и конечно, самое яркое, немного пугающее, ожидание близких выборов в академию наук. Да и мало ли что могло еще обрадовать Петра Семеновича, так ловко прыгающего по едва оттаявшей весенней дорожке. Природа, а вместе с ней и Петр Семенович Суровягин, готовились к пробуждению жизни...
...Профессор и ученый, Петр Семенович Суровягин не боялся смерти. Не из-за храбрости, хотя в загробную жизнь не верил совершенно, а просто, как все нормальные люди, о смерти старался не думать. От того жизнь ему представлялась увесистым куском пространства и времени без определенных резко очерченных границ. В глазах окружающих Петр Семенович представлялся весьма умным человеком. Сам же Суровягин себя не жаловал. Он прекрасно видел все свои недостатки и не только внешнего физического свойства. Уже это одно характеризовало профессора самым что ни на есть точнейшим, или как он любил выражаться, прецизионным образом. Не каждому дано видеть себя в истнном свете, для этого, согласитесь нужен определенный уровень. К счастью, а может быть как раз наоборот, к несчастью, он обладал этим уровнем.
